Выбор жанра
Шрифт:
— Последний раз говорю: отдай по-хорошему! — ледяным тоном предупредила она.
— И не подумаю.
— Смотри, хуже будет!
— Иди ты, мать, в жопу! — вежливо ответил Каминский.
На том и разошлись. По городу пошли слухи, что Каминский нечист на руку, вот — украл в квартире Пеньковых краги за 180 форинтов. Слухи активно распространяла Анфиса. Каминский встретился с Пеньком и потребовал унять жену. Слухи не прекратились. При следующей встрече Каминский слегка набил Пеньку морду и пообещал делать это регулярно, если эта сука не заткнется. В ответ Анфиса обратилась в суд и потребовала привлечь Каминского к уголовной ответственности за кражу венгерских автомобильных краг ценой в 180 форинтов.
Заявление
История о крагах превратилась в анекдот, какие так любят в небольших городах, вроде Норильска, где все знают всех.
Однажды в конце лета мы сидели с Ханжиным в его кабинете в городском суде и допивали пиво из полиэтиленового пакета — обычная для Норильска тара. Секретарша сообщила:
— К вам корреспондент из «Заполярной правды». Примите?
Всех ребят из «Заполярки» мы хорошо знали, но вошел незнакомый молодой парень в стройотрядовской куртке. Как оказалось, стажер из МГУ. Он прослышал про историю с крагами и загорелся написать про нее фельетон. Героем фельетона должна была стать Анфиса. Ханжин на эту тему говорить отказался:
— Дело не закончено, не имею права. Может быть, Виктор Владимирович расскажет, он лицо неофициальное.
Я сгонял стажера за новым пакетом пива и посвятил его в детали истории. Честно предупредил:
— О фельетоне и думать забудь. Шахиня не пропустит.
«Шахиня» — такое прозвище было у редактора «Заполярной правды» Мартыновой, женщины осторожной, прекрасно ориентирующейся во всех тонкостях отношений между начальственными лицами. — Не пропустит? — удивился стажер. — Но она одобрила тему.
Мы с Ханжиным переглянулись.
В городе главенствовал горком, партийная власть, но существовала и слабая оппозиция, из комбинатских. Она осталась со времен новой экономической политики, которую в середине 60-х годов пытался проводить Косыгин. Но поскольку при системе Косыгина реальная власть переходила к хозяйственным руководителям, а партия оказывалась как бы и не у дел, косыгинские реформы быстренько свернули. Но остались люди, помнившие о них, желающие их вернуть. Таким было все руководство комбината во главе с директором Владимиром Ивановичем Долгих.
Шахиня была близка к этой группе, но допустить, что она рискнет выставить на посмешище дочь заведующего отделом агитации и пропаганды, свояка Савчука, скомпрометирует тем самым самого Савчука — нет, на это она не пойдет. Что ты, самоубийство!
Стажер все-таки написал фельетон. Не очень смешной, но резкий. Он назывался «Как поссорились Илья Иванович и Анфиса Григорьевна». Фельетон разошелся по городу в списках, как самиздат. Все решили: на том дело и кончится. Ан нет. Однажды стало известно, что он подписан к печати и выйдет в субботнем номере.
Часов в десять вечера об этом сообщили Анфисе. Она кинулась к отцу, заведующему отделом пропаганды горкома, свояку Савчука. Он позвонил Шахине. Она говорила с ним холодно: вы не можете мне приказывать, я член бюро горкома, газета в подчинении первого секретаря горкома партии (в Норильске это так и было), только его
Но уладить оказалось не просто. Ночь, в редакции никого нет, редактор в типографии. Телефоны в типографии не отвечают. Наконец, ответил вахтер. Сходил узнал: Шахиня в наборном цехе, подойти к телефону не может. Пришлось Савчуку вызывать машину и ехать в типографию.
Шахиня встретила его невинным удивлением:
— Фельетон? Какой фельетон? С чего вы взяли? Нет в номере никакого фельетона.
Показала подписанные в печать полосы: фельетона не было. Не было его и в номере.
Назавтра над первым секретарем горкома, который вынужден был ночью бегать по городу, как мальчишка, смеялся весь город.
Взбешенный Савчук приказал уволить Анфису с радио. Одновременно с ней подал заявление об увольнении и Пенек. Они вернулись в Москву, а через три месяца в Совет Министров СССР, копия в Комитет партийного контроля, поступила докладная записка от бывшего старшего экономиста планового отдела Норильского горно-металлургического комбината Пенькова. В ней на полутора десятках страниц, с подробными цифровыми выкладками, доводилось до сведения руководства о приписках на десятки миллионов рублей, которые совершаются на Норильском комбинате по прямому указанию директора комбината Долгих.
Это было уже совсем не похоже на анекдот.
Тут нужно сделать отступление. Строительство Норильского комбината началось в середине 30-х годов и практически стояло на месте, пока в 1938 году его не возглавил Авраамий Павлович Завенягин. Назначение было очень необычным. Незадолго до этого легендарного директора легендарной Магнитки сделали первым заместителем наркома тяжелой промышленности Орджоникидзе. В тот день, когда Завенягин приехал в Москву, Орджоникидзе застрелился. «Не выдержало горячее сердце Серго», скорбно констатировал Сталин. Завенягин оказался в подвешенном состоянии. Он ходил на работу, сидел в пустом кабинете. Никто не звонил, ни с какими делами к нему не шли. Он ждал ареста, но Сталин решил по-другому. На одном из совещаний, где зашла речь о крайне неудовлетворительном положении на далекой заполярной стройке, он вдруг предложил назначить начальником Норильскстроя Завенягина. «Любимый ученик Серго, такой опытный организатор промышленности сумеет вывести стройку из прорыва». Сказать, что это была ссылка — ничего не сказать. Это был смертельный приговор с отсроченным исполнением. Завенягина ждала судьба его предшественника, расстрелянного за развал работы.
Но он сумел переломить ситуацию. Как — отдельная история. Перед войной Норильский комбинат дал первый никель и все войну самолетами отправлял на заводы Урала никель для танковой брони. В 1941 году Сталин вернул Завенягина в Москву, позже сделал его одним из руководителей атомного проекта.
При Завенягине были заложены не только первые заводы Норильска, но и наметились проблемы, которые дали о себе знать через десятилетия. При рациональной разработке запасов месторождений «Норильск-1» и «Норильск-2» должно было хватить на сто лет. Но кто тогда думал о рациональности! Нужно было выжить — и самому Завенягину, и десяткам тысяч зэков. Поэтому брали только богатую руду, остальное бросали. И к середине 50-х годов обнаружился кризис рудной базы. Содержание никеля в руде было низким, дешевле было покупать никель в Канаде. Острота проблемы была такой, что даже подготовили проект правительственного решения о замораживании производства на прежнем уровне, что является первой стадией консервации комбината. То есть, речь шла о судьбе города с населением в 120 000 человек.