Выбор Зигмунда

Мартильи Карло А.

Обед прошел в молчании; одной из причин было то, что папа ел с удовольствием и торопливо, что заставило Фрейда поступать так же. Время от времени Лев Тринадцатый поднимал взгляд и указывал ножом на одно из блюд своего гостя, словно торопил его.

Когда папа встал из-за стола, Фрейд последовал его примеру, но тот поднял руку, опираясь другой на трость, и сказал:

– Я пойду посижу на диване в соседней комнате: нужно прочесть пару писем. А для вас это подходящее время, чтобы выкурить одну из ваших сигар. Но, – он наставительно поднял палец, – не заставляйте меня ждать слишком

долго.

На этот раз Фрейд поклонился ему с искренним уважением. Папа, который понимает потребности курильщика, не только заслуживает всего уважения, которым пользуется, но и достоин быть пастырем такого огромного множества душ.

Когда белая одежда исчезла за дверью, камердинер открыл окно. Фрейд оперся о балюстраду и позволил своему взгляду блуждать по цепочке умело расставленных фонарей, которые освещали профиль замка Святого Ангела и порой отражались блестящими пятнами в спокойной воде протекавшего внизу Тибра.

Нежный запах сигары «Рейна Кубана» распространялся по его нёбу, сочетаясь с оставшимся на языке вкусом крепкого вина «Бароло Фалетти». О «Бароло» Лев Тринадцатый недавно пошутил, что это папа среди вин, то есть выше, чем даже король вин. Приятная борьба между удовольствием докурить сигару и любопытством, манившим поговорить с папой, была короткой. Гильотина для разрезания сигар сделала свое дело; Фрейд положил в кармашек едва ли не половину «Рейны», затем принюхался к своему дыханию и кивнул камердинеру, давая понять, что готов встретиться с папой.

Глава 4

Лев Тринадцатый сидел на позолоченном диване стиля рококо, имевшем удобную для ведения беседы форму фасолины. В ответ на приглашение садиться Фрейд улыбнулся и сел на предназначенное для этого место дивана. Папа молчал; а сам он не должен был начинать разговор – в этом жена Марта полностью согласилась бы с ним. Он пожалел, что должен был погасить «Рейну Кубану», запах которой теперь доносился до него из кармашка и был тяжелым испытанием для его силы воли, а еще более тяжелым – для его хорошего воспитания. Может быть, взять сигару в зубы, но не зажигать? Тогда рот будет чем-то занят.

– Понравился ли вам ужин?

Голос с едва заметными баритональными нотами по-прежнему не гармонировал с внешностью папы, но это был истинно папский голос.

– Спасибо, ваше святейшество, он был великолепным.

Прошло несколько бесконечных минут, прежде чем хозяин дома снова обратился к гостю. Фрейд к этому времени уже знал все особенности пола вокруг себя.

– Что вы скажете о римском климате?

– Очаровательный! – было первое слово, которое вырвалось у Фрейда. Возможно, его ум блуждал где-то еще. – Не жаркий и не холодный, просто идеальный, – поправил он себя.

Ему захотелось выяснить по часам, сколько еще времени пройдет до последнего бесполезного вопроса о погоде, климате или обычаях и привычках римлян.

Папа долго вздыхал, а потом произнес:

– Вы очень хорошо говорите по-итальянски, но я знаю, что вы хорошо знаете также английский и французский языки.

– Очень любезно с вашей стороны, – обращение «вы» показалось Фрейду более уместным. – Я польщен тем, что вы так хорошо осведомлены о моих скромных способностях.

Наконец-то разговор направился в сторону его способностей, правда, с очень большого расстояния.

– Однако

я должен покаяться вам, – он был готов откусить себе язык за то, что произнес перед папой именно это слово; Марта обязательно упрекнула бы его за ошибку, – что недолюбливаю английский язык, который…

– Вы верите в Бога, доктор Фрейд?

Симпатия, которую Зигмунд чувствовал к этому почти древнему старцу, внезапно исчезла, раздавленная тяжестью этого вопроса. Вот он, предательский удар. Сейчас его попросят отказаться от агностицизма ради исповедания веры или, что еще хуже, обратиться в католицизм в обмен на какие-нибудь почести или вознаграждения. Об этом бы напечатали во всех газетах, и компенсация, без сомнения, могла бы его заинтересовать, но он не уступит. Это типично для века интриг и типично для пап: все они с одинаковым пренебрежением относились к достоинству своих так называемых сыновей. Теперь надежда на работу в Папском университете исчезла, а раз так, стоит еще раз подтвердить превосходство разума.

– Гепард с его острыми когтями и быстротой, кажется, создан для того, чтобы убивать газелей. – Фрейд встал, чтобы увеличить силу своих слов. – Но если взглянуть внимательнее, то и газели такие быстрые и ловкие, кажется, родились для того, чтобы гепарды умирали от голода. Поэтому я спрашиваю себя: не существуют ли два божества, враждующие одно с другим, или одно божество с наклонностями садиста, которое развлекается, играя своими созданиями? Я говорю это как нелепость, без всякого намерения богохульствовать, и отвергаю оба этих предположения. Я не уверен ни в чем, поэтому мне остается искать истину, если истина одна, в глубине моей души посредством разума.

Фрейд дал понять, что не верит в божественный план для мира, но не может высказаться яснее: это было бы невежливо. По крайней мере, он надеялся, что был понят именно так. Он снова сел на диван, но был готов встать, когда его погонят отсюда. На душе у него было тяжело от мысли, что жена всю жизнь будет попрекать его тем, что он упустил эту возможность, что он не был чуть-чуть дипломатичнее, чуть-чуть больше реалистом.

Но когда он увидел глаза папы, в них была улыбка! От изумления Фрейд качнулся назад и уперся спиной в спинку кресла. Когда потом папа быстро захлопал в ладоши как ребенок, которому показали коробку с леденцами, ученый решил, что его слова были неверно поняты. Иногда такое случалось с некоторыми его пациентами, которые хотели любой ценой слышать от других только то, что им нравится.

– Ведь именно это утверждает философ Демокрит! – воскликнул папа, и в его голосе звучало счастье. – В школе это был один из моих любимых философов, особенно потому, что он говорил: у нас нет истинного знания ни о чем, потому что истина находится в глубине. И ваш исследовательский метод, психоанализ, действует в том же направлении. Ах, дорогой доктор, вы не знаете, как вы меня осчастливили, а в это время сделать счастливым человека моего возраста непросто. Жаль, что здесь не был молодой Ронкалли. Он очень подвижный, очень верующий и, главное, честный – а этот дар встречается очень редко и в этих стенах, и не только в них. Понимаете… – Папа подошел к Зигмунду и понизил голос: – Я хочу сказать вам кое-что по секрету: Ронкалли человек, который больше беседует с Иисусом, чем с Богом. Полагаю, вы догадались, что я хочу этим сказать.