Выбор
Шрифт:
Пока я осматривался по сторонам, Милена налила себе что-то в бокал и уселась в одно из кресел. Я решил последовать ее примеру, выбрал для себя какой-то незнакомый ликер и занял кресло напротив. Кресло оказалось ужасно мягким, и я словно бы провалился в него, как в облако. Не люблю такие чересчур мягкие кресла. Немного поерзав в этой невесомости, я кое-как устроился и задал Милене давно интересующий меня вопрос:
— Эта Кира действительно такая ненормальная, как мне показалось?
— Почему — ненормальная?! — спросила Милена.
— Не знаю. — Я пожал плечами. — Но мне кажется, я понимаю,
— Только не пытайся объяснить это ей, — посоветовала Милена. — Я даже и не знала, что они расстались.
— А что за лицензию продал ее муж? — вспомнил я.
— Лицензию на ребенка, — пояснила Милена.
Я кивнул, хотя для меня это звучало довольно дико. Несмотря на то что наше правительство уже давно исподволь готовило население к мысли, что обзаводиться детьми имеют право только лучшие представители Империи. Дескать, только настоящие граждане смогут хорошо воспитать истинного подданного Империи, верную и надежную опору государства.
На самом же деле все обстояло гораздо прозаичнее — перенаселение. Ведь в провинциях умному и толковому специалисту выбиться в люди довольно сложно. Вот он и отправляется в Москву. К тому же и заработки у нас повыше будут. К примеру, в Бьенхоа, в Южно-Вьетнамской губернии, начальник программного отдела в филиале нашего «ДВК» (то есть должность, аналогичная моей) получает в месяц всего тысячу франков. А квалифицированный специалист по электронике — максимум пятьсот. У нас, в Москве, такое жалованье получает охранник на автомобильной стоянке.
А Москва-то с Парижем — не резиновые. Сейчас уже в Москве живет около семидесяти миллионов, и в Париже не меньше. А население всей Южно-Вьетнамской губернии едва ли дотягивает до пятнадцати миллионов. Оно и понятно — жизнь в провинции нелегкая, цены — как в Москве, жалованья — намного ниже… В таких условиях редкостью стала семья, имеющая двух детей. В столице, впрочем, тоже — тут семьи из семи-восьми человек являются чуть ли не нормой.
В Великой Колумбии давно уже ввели закон, по которому семья имеет право заводить ребенка только при наличии соответствующего разрешения и оформленной лицензии. Видимо, то же самое скоро будет и в Восточной Империи. Сами же лицензии очень быстро стали в Колумбии предметом торговли. И супруг этой Киры, значит, ухитрился продать столь ценный документ. Правильно, зачем ему лицензия, если он со своей новой подружкой отчалил в Великую Американскую Империю? Там перенаселение не скоро еще станет насущной проблемой — во всей Американской Империи едва ли наберется пятьдесят миллионов народу.
— А чем он занимался, муж этой Киры? — спросил я, вспомнив, что в Америке надо быть либо крестьянином (по-ихнему — фермером), либо разбираться в текстильном производстве — иначе не выживешь.
— У него была какая-то строительная контора, — ответила Милена.
— Строительная контора, — вздохнул я, поняв, что ожидает несчастного колумбийца в Америке. — Не похожа эта твоя Кира на заговорщика, — заметил я.
— По-моему, тоже, — охотно согласилась Ми-лена.
— Тогда какого черта мы здесь делаем?! Ты всерьез думаешь, что она имеет отношение к моему заданию?!
— Нет, но, может быть, она что-то знает об этом…
— Ничего она не знает и знать не может. — Я залпом допил свой ликер. — А если бы и знала, то ее давно бы уже ликвидировали! Люди с такими длинными языками долго не живут…
Милена пожала плечами и ничего не ответила. Взгляд ее сделался каким-то отрешенным. Она словно впала в спячку, и все мои дальнейшие попытки разговорить ее окончились ничем. Так мы и просидели молча до самого прихода Киры. А уж ее появление сделало окружающую обстановку более живой. И начала Кира с того, что, внимательно посмотрев на Милену, бросила на меня осуждающий взгляд, полный немого, но хорошо читаемого укора. Я сразу вспомнил советы насчет дивана и внутренне усмехнулся.
Кира плеснула себе в бокал из темной пузатой бутылки, залпом выпила напиток и налила себе еще.
— Достали! — хмуро сообщила она.
— Кто именно? — поинтересовался я.
— Да эти остолопы! — Кира мотнула головой в сторону двери. — Самых простых вещей не знают! Даже в ВЭС войти — и то не умеют! Идиоты… Милена! А ты не хочешь познакомить меня со своим приятелем?
— Да, — механически кивнула Милена. — Это…
— Михаил, — быстро вставил я и ослепительно улыбнулся Кире. — Михаил Груссе.
— Дурацкое имя, — неожиданно заявила Кира и улыбнулась мне в ответ не менее ослепительно. — У вас, в Западной, все имена какие-то дурацкие!
— Извините, что не Симон, — ехидно ответил я, не уточняя, из какой именно Империи я сюда явился.
— Ничего, это бывает, — успокоила меня Кира, усаживаясь в кресло. — Ты уж не обижайся на меня, ладно? Я сегодня ужасно злая! На всех кидаюсь, как собака!..
Кира была вся какая-то красно-синяя: одета она была в рубашку в крупную красную и синюю клетку, завязанную на животе в узел. Короткая юбка была синего цвета. Лифчика, как мне показалось, на ней не было, но я почему-то подумал, что если бы он и был, то тоже красным или синим. Кира плюхнулась в кресло и почти полностью утонула в нем. Из широкой бархатной пасти виднелись лишь ее длинные загорелые ноги, что в сочетании с короткой юбкой выглядело весьма соблазнительно. Кира поймала мой взгляд, усмехнулась и закинула ногу на ногу.
— Как ты, подруга? — Она повернулась к Милене.
— Джудди умерла, — неожиданно ответила та.
— Что?! — Кира вытаращила глаза и подалась вперед. — Как?!
Милена начала рассказывать. Взгляд ее по-прежнему был отсутствующим, и до меня вдруг дошло, что все это время Милену, наверное, поддерживала только надежда на то, что наш визит к Кире Кортес поможет пролить свет на обстоятельства гибели ее сестры. Но оказавшись здесь, Милена поняла, что все надежды были напрасными. И это лишило ее сил.
Голос у Милены был плоским и невыразительным, но в нем я отчетливо уловил рвущиеся наружу слезы. Кира, очевидно, почувствовала то же самое. Она налила Милене полный стакан спиртного и заставила ее выпить все до дна. И тут Милену словно прорвало. Слезы хлынули из глаз, она закрыла лицо ладонями и разобрать, что она говорит, стало очень трудно. Мне пришлось напрягать слух, чтобы из мешанины всхлипов и рыданий вылавливать осмысленные обрывки фраз.
Я не мог помешать Милене ляпнуть что-нибудь обо мне. Но я хотел хотя бы знать, если она это сделает.