Выбраные места из дневника 2002 года
Шрифт:
Был у Сережи Кондратова — отвозил ему свою новую книжку. Говорили о многом: политике, о налогах, о 13 процентах. “Одно сейчас бесспорно, — говорил Сережа, — все перестали давать деньги в конвертах”. По его мнению, это оживит экономику. Может быть, действительно всё не так плохо?
С невероятным тихим упорством израильтяне продолжают расправляться с Палестинской автономией. Спрятанные за броней тяжелых танков израильтяне “утюжат” арабские города. Арафат изолирован в бункере своей резиденции. С пленительным ощущением безнаказанности израильтяне перекрыли все щели для журналистов и телевидения. Вот, кстати, образец, как надо бы поступать и в Чечне. Россия отозвала
В Думе меняют таблички на кабинетах начальников. Самое интересное, что к председателям комитетов претензий никаких не возникало. Глазьев, Лукьянов, Маслюков — все это люди очень высокой квалификации. Но все это люди социально ориентированные. Возникла дилемма: правительство устраивает спикер Селезнев, человек широкий и взвешенный, в известной мере он является как бы символам политической широты, а его товарищи по компартии настаивают на его уходе. Я отчетливо сознаю, что уход Селезнева мог бы вызвать политический кризис. Жириновский, который знает все, говорит, что никуда Селезнев не уйдет, не сможет расстаться со своей дачей в Серебряном бору и с “мигалкой”.
Сегодня “ушла” госпожа Нарусова. Фонд немецкой помощи людям, которые в войну работали на немцев, т. е. угнанным в Германию, сегодня передали в ведение Починка.
6 апреля, суббота. Вечером начал читать книжку Н. И. Дикушиной “Александр Фадеев. Письма и документы”. Я очень рад, конечно, что эта книга вышла у нас в институте и что я помогал доставать на нее грант. Я не скажу, что Фадеев встает здесь для меня в новом свете, скорее наоборот, возникает большее ощущение его расплаты за собственную судьбу. Сами письма и документы, отобранные, разысканные и откомментированные Ниной Ивановной с педантичной любовью и воодушевлением, складываются в удивительную картину.
Особое место занимают письма к Ангелине Осиповне Степановой — это поразительная по непривычному накалу нежности и заботы лирика. Видно, что в момент их написания А. А. испытывал некую почти физиологическую и пристрастную нежность — это письма не литератора, а вечного мужа и вечного возлюбленного. Как он только успевал делать это среди своей работы, полной говорения, диктовок и письма! Нет ответных писем Степановой, которая ныне уже покойная, а есть письма многих и многих отдельных знаменитых и незнаменитых персонажей литературы. Правда, мы помним ее переписку с Эрдманом, который был влюблен в нее и в которого она была влюблена.
Второй слой писем — это “реабилитационные письма” последних лет, где А. А. с блеском и литературным талантом отбивал у власти реабилитированных коллег, друзей, старых знакомых. Только зная, как я, советскую догматическую систему изнутри, понимаешь это удивительное мастерство крупнейшего чиновника и писателя писать в поле привычных для советских чиновников образов и системы доказательств. Он талантливо сплетает свои запоздалые панегирики из старых подлинных воспоминаний, верности убеждений своих протеже, примеров из их биографий. Он будто боится кому-нибудь отказать. Он, властный чиновник, хочет быть первым и основным просителем за этих незаконно страждущих.
Но здесь же есть очень интересные письма, свидетельствующие о приоритете его знакомых и друзей или о разнообразии обращенных к нему просьб. Он, например, пишет: “Председателю Совета Министров СССР товарищу Булганину Н. А. Прошу Вас дать указание о прикреплении к первой поликлинике 4-го управления Министерства здравоохранения (так называемой “кремлевской”) писателя Маршака Самуила Яковлевича”.
Самые поразительные — это письма Пастернака Б. Л. Они большие, написаны настоящим поэтом, здесь яркость стиля и энергия. Кажется, у Фадеева и Пастернака были не самые ровные отношения. В этих письмах Пастернака чувствуется, как мне кажется, отработанное и застарелое презрение, но тем не менее все они посвящены какой-то просьбе, даже комплексу просьб. Поэт расчетливо и прозорливо ведет свои материальные и издательские дела. Дружба льва и тигра. Кажется, о чем-то подобном писал в своих воспоминаниях Вася Ливанов.
На этом пока чтение прекращаю, впереди у меня раздел, посвященный переписке Фадеева и Твардовского.
7 апреля, воскресенье. В последней “Литгазете” напечатано открытое письмо Лимонова к министру культуры Швыдкому. Если уж кому-либо и завидовать из современных русских писателей — то Лимонову; какой талант, какая ярость, какая открытость и какая судьба. Письмо яростное и точное. Гениальность Эдуарда Вениаминовича выразилась уже и в том, что он своей мишенью выбрал Швыдкого. Для министра это очень неприятный текст. Он открывается обращением: “Уважаемый господин Министр культуры!” О сути, в чем его обвиняют, я не пишу, для меня новое — только одно: “попытка организации вооруженного формирования, чтобы потом вторгнуться в республику Казахстан”. Глупость все это. Но вот потрясающие последние пассажи этого письма. “Я понимаю, — пишет Лимонов, — что идеалом писателя для российского государства образца 2002 года служит Жванецкий, а его украденный джип — потеря для культуры России, но я хочу, чтобы Министерство и Вы лично предприняли усилия для моего освобождения”.
Стиль самодостаточного писателя — умение говорить с властителями мира на равных. По крайней мере, у писателя больше шансов остаться в энциклопедии и уж особенно в памяти народной, чем у телевизионного ведущего и послушного министра.
“Прошу Вас обратиться к президенту Путину, к господину Патрушеву и господину Устинову и как министр культуры объяснить им… Объясните Вашим товарищам министрам, господин Министр, что я не Жванецкий, что меня будут изучать в школе и университетах рядом с Хлебниковым и Достоевским”. Браво! Господин министр теперь узнал, что его обязанность не просто тусоваться и заботиться о канале “Культура” — он, голубчик, отвечает не только за библиотеки и кинотеатры, но и за всю культуру.
8 апреля, понедельник. Вечером немного посидел над “Сказками” и читал переписку Фадеева. Мы, конечно, выпустили грандиозную книгу, здесь не только новый Фадеев, но и новая русская литература. Писатели, даже самого первого ряда, поразительно и грандиозно чего-то все время просят у своего принципала. Огромное впечатление на меня произвело письмо Пастернака:
“…Два года тому назад издательство “Искусство” заключило со мной договор на выпуск собрания моих шекспировских переводов. Если это возможно, мне хотелось бы, чтобы они их все-таки издали, и 30 тыс(яч) недоплаченных, которые я бы получил при выходе собрания. Сейчас я для Детгиза перевел “Короля Лира”. Может быть, они включили бы его в собрание” (260,1).
Дальше — больше.
“По поводу того же автора в Гослитиздате. У них после ухода Чагина осталась неизданной хроника “Король Генрих Четвертый”. По-моему, это первый раз, что Фальстаф понятен и смешон — спроси Маршака, он однажды слышал отрывки в ВТО. Мне очень бы хотелось, чтобы они издали перевод. Он оплачен и пропадает у них в рукописи. Кроме того, если бы работа оказалась удовлетворительной, не приобрел ли бы Головенченко и не издал ли бы только что сделанного “Короля Лира”?” (260,2).