Выбравший бездну
Шрифт:
— А как же моя работа? — возмутилась Жрица.
— Продолжай заниматься дураками, — посоветовала ей Геката. — Дураков всегда больше, так что ты без дела не останешься. Главное, чтобы они знали свое место.
Было мгновение, когда Император заколебался. Геката умела убеждать, в ее подаче эта наболевшая история с людьми выглядела не столько опасной, сколько увлекательной. Но согласиться с ней — означало признать, что Маг был брошен в Бездну зря.
— Это невозможно, — отрезал он. — Нам нельзя так рисковать, Геката. Я требую, чтобы ты немедленно отправилась в Исмар и исправила мандалу Мага.
— Не-ет, —
Она была права, и Император не мог не сознавать этого — он был бессилен принудить ее.
— Обойдемся и без тебя, — мрачно сказал он. — Мы будем продолжать свою работу и в конце концов найдем способ преодолеть влияние Мага.
— У вас ничего не выйдет, — раздался смешок Гекаты. — Он все рассчитал правильно. Он дал людям самое сильное оружие — веру в себя, а что может быть сильнее веры творца? Все ваши попытки овладеть сознанием людей разобьются об нее.
И здесь она была права, но Император не пожелал признать ее правоту. Он отправил помощников работать и закончил на этом собрание. Вильнаррат опустел, но, казалось, под куполом все еще звучал ее тихий, злорадный смех.
Глава 27
Жрица прикладывала все силы, чтобы удержать людей в смирении, в благоговении перед высшим. В четком понимании границ дозволенного и недозволенного. Она даже пошла на то, чтобы довести до их сведения, что враг человечества низвержен и теперь ничто не мешает им следовать путем добра. Но в человечество словно бы вселилась строптивая, неуправляемая сущность Мага. Люди были готовы следовать любым путем, но только тем, который испытали они сами. Стряхнув с себя поучения свыше, они спешили наделать собственных ошибок, наделать и раскаяться, чтобы затем наделать их снова. Они искали собственные истины, рождающиеся в муках.
Они творили собственные миры. Сила воображения легко поднимала их за пределы плотного мира, создавая там пространства, живущие по своим правилам, наделенные своей жизнью. Каждый вносил туда небольшой вклад, но людей было много. Они передавали миры друг другу через слова и книги, и каждый добавлял туда еще одну черту, по мере сил принимая участие в творении. Миры ширились, обрастали подробностями, и вскоре даже творцы стали частыми гостями в этих мирах-набросках, пока еще несовершенных, но свежих и увлекательных.
Бывало и такое, что творцам приходилось вступать в сражения с вырвавшимися оттуда созданиями. Это была чистая сила, не знающая себе применения в тонких мирах, но ищущая и деятельная. Ее жажда деятельности выражалась в нападении на все встреченное, похожая на жажду ребенка сломать все подвернувшиеся под руку игрушки. Власти вылетали на бои, как прежде на границу Запретной Зоны для сражения с кошмарами Гекаты, но теперь Запретная Зона исчезла, а сама Геката с удовольствием участвовала в битвах, радуясь возможности размяться.
Жрица бдительно следила за Гекатой, выискивая ее ошибки и злоупотребления, надеясь уличить ее, как когда-то уличила Мага. Она даже мечтала, чтобы Геката совершила что-нибудь противозаконное, чтобы скорее отправить ее в Бездну и очистить мироздание от этой своевольной, возмущающей Власти. Однако, та проявляла очень мало интереса к людям — то ли они ей были и впрямь безразличны, то ли она доверяла влиянию Мага. Вместо этого она, наверстывая упущенное, носилась по мирам и разглядывала чужие творения, творила и сама, но понемногу. Казалось, она приценивалась, выбирала, что же такое ей сотворить, на чем остановиться. Жрица не понимала ее и не доверяла ей, но придраться было не к чему, а в людском мире разрасталась масса проблем. Время их мира ускорилось, его катастрофически не хватало, и мало-помалу она оставила слежку.
Мага было запрещено упоминать, но разговоры не смолкали. Трудно сказать, что выиграли Власти от того, что теперь ушедшего называли безымянным словом «он». «Он сказал бы…», «он сделал бы…», «а вот он бы…» — оказалось, добиться всеобщего осуждения было гораздо легче, чем всеобщего забвения. Осужденный продолжал влиять на творцов, и куда больше, чем когда он жил среди них.
Никто, даже Нерея, не допускал и мысли, что он вернется, — все знали, что из Бездны не возвращаются. В ту ночь она позволила ему уговорить себя, но когда он исчез, сомнения охватили ее и превратились в уверенность — он обещал ей вернуться просто так, чтобы утешить ее. Из Бездны не возвращаются.
Она поддалась беспросветному отчаянию, проклиная судьбу, подарившую ей только одну ночь его любви. Она не выходила из своего купола, способная только вспоминать звук его голоса, отблеск волос, белым снегом рассыпавшихся по подушке, удивительный свет его светло-серых глаз. Он был самым лучшим, а его осудили — как такое возможно? Нерея не умела ненавидеть, но горькое изумление не покидало ее.
Но прошло немного времени, и у нее появилась причина справиться с отчаянием. Впервые в жизни она не думала в объятиях мужчины о детях, и вдруг поняла, что скоро станет матерью. Небывалое событие, не случавшееся среди творцов уже много пробуждений подряд, — но Нерея не задумывалась об этом. Она могла думать только о том, будет ли ее ребенок похож на своего отца.
Однажды она услышала вызов. Она не ответила, но кто-то из творцов упорно требовал отзыва. Нерея нехотя откликнулась, досадуя на назойливого собеседника.
— Это Императрица, — послышался голос. — Можно мне встретиться с тобой?
Императрица? Одна из тех, кто послал его в Бездну? Нерею затрясло.
— Зачем? — спросила она.
— Нам нужно поговорить… — Императрица запнулась, — о важном деле.
— У меня нет важных дел.
— Поверь мне, это важно, — сказала та. — Не столько для меня или тебя, сколько для него…
— Приходите, — быстро сказала Нерея.
Линии портала вспыхнули нежно-зеленым светом, и на них появилась Императрица — красивая, пышная.
— Рада тебя видеть, девочка моя, — шагнула она из портала. — Как мне помнится, в последнее время ты была дружна с Магом?
Она не колеблясь произнесла запретное имя — видимо, запрет существовал только для Сил.
— Это имеет какое-то значение? — Нерея не сумела скрыть враждебные нотки в голосе.
— Очень большое, девочка моя.
— Я не ваша девочка!