Вычисление Бога
Шрифт:
Нашей главной гордостью среди экспонатов позвоночных был скелет паразауролофа, утконосого динозавра. Его череп украшал величественный гребень в метр длиной. В какой бы точке земного шара вы ни увидели экземпляр такого скелета — он слепок с нашего. Правда-правда, даже в галерее Открытий имеется слепок с нашего же паразауролофа в стеклянном кубе. Дети целыми днями колотят по нему деревянными молотками и стамесками, присаживаясь отдохнуть на потрясающий череп.
Прямо перед галереей Ископаемых позвоночных находился внутренний балкон, с которого открывался вид на Ротунду с выложенным на её мраморном полу малозаметным рисунком звёздного взрыва. С противоположной стороны
Когда музей закрылся для посетителей, я провёл Холлуса по галерее Позвоночных. У нас была лучшая в мире коллекция гадрозавров. Кроме неё в глаза бросались альбертозавр, грозный хасмозавр, два динамических стенда с аллозаврами, отличный экземпляр стегозавра. А ещё здесь были выставлены млекопитающие плейстоцена: стену загораживали останки приматов и гоминидов, экспонаты, извлечённые из битумных озёр Ла-Брея, стандартная последовательность эволюции лошади и отличная подводная диорама позднего мелового периода — в том числе плезиозавр, мозазавр и аммониты.
Ко всему, я показал Холлусу и столь ненавистную мне галерею Открытий, где образец тираннозавра рекс (Ти-рекс) угрожающе склонился над несчастным, установленным прямо на полу паразауролофом. Было похоже, что все наши окаменелостями Холлуса просто очаровали.
Вдобавок я продемонстрировал ему множество изображений динозавров — как они могли выглядеть при жизни — и попросил Абдуса достать для Холлуса кассету с фильмом «Парк Юрского периода».
А ещё мы провели довольно много времени со сварливым стариной Джонси; мы просмотрели коллекции беспозвоночных, а трилобитов у Джонси было до отвращения много.
Но, решил я, пора и честь знать. Холлус с самого начала сказал, что поделится информацией, собранной его народом; сейчас для этого самое время. Я попросил инопланетянина рассказать мне об эволюционной истории форм жизни на его планете.
Я предполагал, он пришлёт мне книгу, но он сделал больше.
Гораздо больше.
Холлус сказал, что для правильной презентации ему нужен вместительный зал. Поэтому мы подождали окончания рабочего дня, пока музей закроется. Аватар немного поколыхался в моём кабинете, после чего растворился в воздухе. Мы уже уяснили, что мне одному куда легче переносить проектор с места на место, чем голограмме идти вместе со мной по коридорам музея, поскольку каждый встречный — будь то куратор, аспирант, уборщик или спонсор — считал своим долгом под любым предлогом остановить нас и немного поболтать с инопланетянином.
Чтобы спуститься на главный уровень к широкой каменной лестнице, вьющейся вокруг тотемного столба Нисгаа до цокольного этажа, я воспользовался лифтом. Прямо под Ротундой располагалась часть музея, называемая — вполне логично — «Нижней Ротундой». Этот обширный зал с тёмно-оранжевыми, цвета томатного супа, стенами, служил холлом для Театра КМО, расположенного под сувенирными магазинчиками первого этажа.
Я распорядился, чтобы техники расставили в зале пять видеокамер на штативах. Мне было важно записать всё, что покажет мне Холлус. Да, я знал — он не любит, когда у него над душой стоят наблюдатели, пристально подглядывающие из-за каждого из его восьми плеч за тем, что он делает. Но Холлус и сам понимал — когда он расплачивается информацией, нам нужно это задокументировать. Я разместил проектор голограммы в середине зала и легонько стукнул по нему, чтобы вызвать форхильнорского джинна. Вновь появился Холлус, и я в первый раз услышал его родную речь: он давал указания проектору. Речь напоминала песенку, которую Холлус напевал сам себе.
Внезапно холл превратился в невероятных размеров кусок другой планеты. Точно так же, как и с голограммой Холлуса, я не мог отличить проекцию от реальности — словно меня телепортировали за две дюжины световых лет, на третью планету Беты Гидры.
— Разумеется, это лишь воссозданная картина, — произнёс Холлус, — но мы считаем, что она максимально точна. Единственное, в чём имеется неопределённость — цвет животных. Вот как выглядел мой мир семьдесят миллионов ваших лет назад, перед последним из массовых вымираний.
Пульсации сердца отдавались у меня в ушах. Я пошатнулся, ощущая под ногами твёрдый пол Нижней Ротунды — единственное свидетельство того, что я всё ещё в Торонто.
Лазурная синева неба планеты ничем не отличалась от земной. В небе виднелись дождевые облака; физика азотно-кислородной атмосферы, насыщенной водяным паром, очевидно, идентична во всей Вселенной. Ландшафт представлял пологие холмы, а в том месте, где в реальности располагалось основание тотемного столба Нисгаа, оказался крупный пруд, окаймлённый песчаным берегом. Местное светило по виду в точности напоминало Солнце, оно даже имело примерно тот же видимый размер. Я недавно просмотрел данные по Бете Гидры в справочнике: в диаметре звезда в 1,6 раза больше Солнца и светит в 2,7 раза ярче; следовательно, родная планета форхильнорцев вращается вокруг звезды на большем расстоянии, чем Земля от Солнца.
Растения были зелёными: в них был хлорофилл, ещё одно вещество, проявляющее — по словам Холлуса — признаки искусственного строения, наилучшим образом приспособленного для выполнения своей задачи. Те части растений, которые по назначению соответствовали листьям, поддерживались центральным стеблем и были идеально круглой формы. Но части растений, эквивалентные древесине, покрывала не кора: стволы были погружены в полупрозрачное вещество, по виду напоминающее кристалл, защищающий глаза Холлуса.
Сам Холлус — его проекция — по-прежнему стоял рядом. Некоторые из животных, попавшиеся на глаза, в целом представляли организмы, сходные с ним по строению тела — хотя, насколько я мог судить, восемь конечностей у них не дифференцировались: все они использовались для передвижения, ни одна — для других операций. Впрочем, большинство видов, по-видимому, обладали пятью конечностями; судя по всему, это и были те самые холоднокровные пентапеды, о которых упоминал Холлус. У некоторых пентапедов были на диво длинные ноги, позволяющие поднимать туловища на огромную высоту. У других конечности были настолько короткими, что тело им приходилось волочить по земле. Я в изумлении наблюдал, как один из пентапедов ударами ног заставил октопеда потерять сознание, после чего опустил на поверженное тело жертвы своё туловище: очевидно, на нижней части у него располагался рот.
В небе никто не летал, хотя на глаза мне всё же попались пентапеды, которые я окрестил «паразолами» — между их пятью конечностями была мембрана. Эти животные планировали с деревьев, очевидно контролируя при этом скорость и угол спуска, соответственно сдвигая или раздвигая специфические конечности. По-видимому, их целью было опуститься на спину пентапеда или октопеда, чтобы прикончить жертву ядовитыми шипами.
Ни у одного из животных я не увидел таких стебельковых глаз, как у Холлуса; я невольно задался вопросом, не развились ли они позднее для того, чтобы позволить разглядеть на расстоянии паразола, готового прилететь сверху. В конце концов, эволюция — гонка вооружений.