Вычисление Бога

Сойер Роберт Джеймс

Но вриды…

Вриды, с их кардинально отличающимися мозгами, с радикально чуждой нам работой разума, непостижимым образом мыслей…

И их непоколебимой верой…

Вриды, очевидно, наладилис этим существом телепатическую связь. После долгих лет попыток поговорить с Богом, сейчас Бог говорил с ними — способом, который лишь они могли заметить. Вриды не могли поделиться с остальными, что им открылось, — точно так же, как ранее не могли передать прозрения о смысле жизни, дающие им умиротворённость. Как бы то ни было, они приступили к каким-то работам в своей центрифуге.

Ещё до того, как они закончили, Лаблок —

корабельный доктор-форхильнорец, — отталкиваясь от общих принципов постройки, сообразил, что создают вриды: крупную искусственную матку, инкубатор.

Вриды взяли образцы генов от самого старого представителя их народа, женщины по имени К-т-бен, и от самого пожилого форхильнорца — инженера по имени Гидас, и…

Нет, не от меня — хотя мне было чертовски жаль; это бы подвело черту, стало бы логическим завершением моей жизни.

Нет, образцы человеческих генов они взяли от Жу, старого китайского фермера.

Сорок шесть человеческих хромосом.

Тридцать две хромосомы форхильнорцев.

Пятьдесят четыре хромосомы вридов… хоть они об этом и не подозревают.

Вриды взяли клетку форхильнорца и выделили из её ядра всю ДНК. Затем они поместили в эту клетку диплоидный набор хромосом Гидаса, К-т-бен и Жу, хромосом, прошедших через столько делений, что их теломеры сошли на нет. И эту клетку, теперь содержащую 132 хромосомы трёх различных рас, бережно поместили в искусственное чрево, где она плавала в ёмкости с жидкостью, содержащей пуриновые и пиримидиновые основания.

И потом произошло нечто потрясающее — нечто такое, от чего моё сердце ёкнуло, а стебельковые глаза Холлус разошлись на максимальное расстояние. Была вспышка яркого света; сенсоры «Мерелкаса» показали, что из самого центра чёрного нечто вырвался поток частиц, прошедший точно через инкубатор.

После этого микросканирование выявило потрясающий результат.

Хромосомы трёх планет, казалось, стали искать друг друга, чтобы соединиться в длинные нити. Некоторые из нитей состояли из сцепленных воедино форхильнорских хромосом с хромосомой врида на конце. Однажды Холлус рассказывал мне о форхильнорском эквиваленте синдрома Дауна и о том, как хромосомы без теломеров могут соединяться концами — врождённая их способность, на первый взгляд бесполезная и даже вредная; но сейчас…

Другие цепочки состояли из человеческих хромосом, зажатых между хромосомами форхильнорцев и вридов. Были и те, которые состояли из человеческих хромосом по обоим концам хромосомы врида. Некоторые из цепочек были в две хромосомы длиной; обычно это были хромосомы человека и форхильнорца. И шесть хромосом вридов остались нетронутыми.

Теперь стало очевидным, что после истончения теломеров молекулы ДНК обладают встроенной способностью к большему — гораздо большему, — чем просто смерти или образованию опухолей. И действительно, лишённые теломеров хромосомы теперь были готовы к следующему, столь долгожданному, шагу. Сейчас, когда разумные формы жизни с разных планет наконец-то, после стольких усилий, появились одновременно, хромосомы смогли сделать этот последний шаг.

Сейчас я понял причину, по которой существует рак, — зачем Богу нужны были клетки, которые продолжают делиться даже после того, как теломеров не осталось. Опухоли в отдельных представителях вида были не более чем нежелательным побочным эффектом; как сказал Т-кна: «Конкретная версия реальности, в которой появился рак, хотя и нежелательный, обязана содержать что-то сильно желательное». И этим желательным была способность склеивать хромосомы, соединять виды, сцеплять воедино разные формы жизни. Желательным был биохимический потенциал к созданию чего-то нового, чего-то большего.

Я назвал комбинированные хромосомы суперсомами.

И они делали всё то же, что и обычные хромосомы: они воспроизводились, расходясь по всей длине, разделялись на две части, набирали соответствующие основания из питательного раствора — цитозин дополнял каждый гуанин; тимин приставал к каждому аденину, — чтобы полностью заменить отошедшую половинку.

При первом воспроизведении произошло нечто потрясающее: нить укоротилась. Длинные участки некодирующей ДНК выпали в процессе воспроизведения. В результате суперсомы, содержащие в три раза больше кодирующей ДНК, чем обычные хромосомы, по размерам оказались компактнее. Суперсомы не отодвинули теоретический предел на размер живых клеток; в сущности, они упаковали больше информации в меньший объём.

И, разумеется, при воспроизводстве суперсом содержащие их клетки разделились, дав две дочерние.

Затем разделились эти две.

И так далее, и так далее.

До середины кембрийского периода на живые организмы было наложено серьёзное ограничение в их сложности — оплодотворённые клетки не могли делиться более десяти раз подряд.

Затем случился кембрийский взрыв, и жизнь внезапно стала куда сложнее.

Тем не менее и у новой жизни были пределы. Плод мог расти лишь до определённых размеров: и у форхильнорцев, и у вридов, и у землян малыши появлялись на свет с массой порядка пяти килограмм. Рождение более крупных детей требовало бы невозможно широких родовых каналов. Да, более крупные тела у живородящих могут позволить более крупные мозги, но большая часть этих мозгов будет занята контролем над более крупным телом. Может быть — чисто гипотетически! — киты по разуму находятся наравне с человеком; но они никак неразумнее его. Очевидно, жизнь достигла конечного предела сложности.

Но плод с суперсомами в клетках всё продолжал и продолжал расти в искусственной матке. Мы в любой момент ждали остановки роста: форхильнорец может появиться на свет с хромосомой двойной длины, человеческий детёныш может родиться с тремя двадцать первыми хромосомами. Но эта комбинация, этот невероятный генетический коктейль, эта помесь — наверняка это уже слишком, наверняка он уже преодолел границы возможного. Если что-то в развитии плода идёт неправильно, большинство беременностей, будь то у вридов, форхильнорцев или людей — заканчиваются ранним спонтанным выкидышем, обычно даже до того, как мать узнаёт о своей беременности.

Но наш плод, наш невозможный тройной гибрид, продолжал развиваться.

У трёх наших видов в онтогенезе, развитии плода, наблюдается филогенез — эволюционная история этого организма. У человеческих эмбрионов развиваются жабры, хвосты и прочие очевидные напоминания об эволюционном прошлом.

Что касается этого плода, он тоже проходил через стадии, изменяющие его морфологию. Это было невероятно — нечто вроде наблюдения собственными глазами за кембрийским взрывом в миниатюре. Сотня различных форм тела сменяли друг друга. Радиальная симметрия, четырёхсторонняя симметрия, двусторонняя симметрия. Дыхальца, жабры, лёгкие — и прочие органы, которые не мог распознать никто из нас. Хвосты и безымянные отростки, составные и стебельковые глаза, сегментированные и примыкающие органы.