Выход в свет. Внешние связи

Хол Блэки

"Здравствуйте, Э! М. перед отъездом сказал, что можно обратиться к вам. Большое спасибо за фрукты, они выручили сполна. Можете достать для новенького? Заранее спасибо. А."

Сколько времени провела записка на чердаке в ожидании адресата? Наверняка не меньше недели после того, как уехал Марат, и, возможно, автор послания ежедневно поднимался под крышу, чтобы удостовериться, ушел ли призыв к Э по назначению.

"Спасибо, А." Агнаил? Я задумалась над содержанием. Марат уехал — это хорошо. Вместо него приехал другой парень, молодой и зеленый, которому тоже вырезали треограмму на спине, и он тяжело переносит незаживающие раны. Немудрено, на его месте я без конца ныла бы и плакала от постоянной

боли.

А. попросил о новой порции ахтулярий. Если употреблять фрукты внутрь или смазывать их соком глубокие раны и язвы, то чувствительность нервных окончаний притупляется на продолжительное время. Проблема состоит в том, что после погрома в оранжереях меня не подпустят к оскверненным ахтуляриям и пушечный выстрел. Не красть же их?

Сперва я решила написать ответ для А. с извинениями и отказом в помощи, но передумала. Положив записку в сумку, поплелась в общежитие обедать. Я теперь свободная девушка, не обремененная отношениями с парнями.

Радик, с которым мы не виделись почти два дня, начал рассказывать о времяпровождении у дяди, но заметил мою отстраненность и замолчал. Я на автомате сварила лапшу и намазала бутерброды. Ела машинально, лишь бы занять рот. Очнулась, когда в руке оказалась карамелька.

— Очень плохо? — спросил парнишка.

— Плохо, но жить можно, — пробормотала я, освободив конфетку от фантика. — Готовишься к экзамену?

— Ага, только плохо получается. Соседи постоянно шумят, и напарник по комнате не дает толком сосредоточиться. По возможности хожу к дяде и сижу в библиотеке или в архиве.

— А ты приходи ко мне. У нас тихо. Но учти: когда учу, то повторяю вслух. Заткнем уши ватой и будем зубрить.

Радик хихикнул:

— Спасибо. Если прижмет, приму приглашение.

— Обязательно принимай и не церемонься.

— Запасайся ватой, — пригрозил он шутливо. — Ужинать будем?

— А то как же!

Про себя я решила, что после еженедельной получки в пятьдесят висоров обязательно пополню рацион чем-нибудь вкусненьким. Хватит держать дух в черном теле.

— Слушай, мне сейчас нужно на работу, а потом на осмотр. Появлюсь вечером, так что можешь остаться здесь. Никто тебя не съест, — ухватилась я за идею.

В самом деле, чего мне бояться? Фляжка у профессора, деньги и документы ношу теперь при себе, не вынимая из сумки, а других ценностей в швабровке нет. К тому же, я не сомневалась в честности Радика.

— Ну, давай попробуем, — согласился он с заминкой. — Сейчас сбегаю за конспектами.

— Мчи уже. Одна нога здесь, другая там.

Видно, юношу прижало, коли он вернулся через пару минут, даже кастрюлька не успела отмыться. Что за свинтусы живут рядом с парнишкой, если он не может спокойно подготовиться к экзамену?

Перед уходом я объяснила беженцу, кто есть кто в наших краях, чтобы Капа случайно не намылил ему шею, приняв за воришку. На всякий случай напомнила об Аффе и её соседке и потопала в альма-матер трудиться.

Работа кипела и спорилась. Разливанные моря студентов бурлили и пенились в архиве, и замученный начальник бегал между стеллажами, выполняя заказы.

Прежде чем окунуться в рабочую суету, я сунула нос между кадками и обомлела. Роскошные, высотой под метр, кусты мыльнянки оккупировали уголок под пальмами. Пышная шапка листвы растолкала прочие растения, красуясь сочными удлиненными листьями с желтоватыми прожилками.

Получится целое ведро вытяжки! — обрадовалась я, воодушевившись прекрасными результатами реанимации. Осталось дождаться, когда прожилки потемнеют, и можно собирать урожай. В естественных условиях пришлось бы ждать больше недели, но я опять сделала ставку на авось и благоприятный климат архива, понадеявшись, что послезавтра сниму первую пробу с вытяжки на лабораторке у Ромашевичевского.

Чудеса, да и только. Почти две недели ушло на то, чтобы к мертвым растениям вернулся их первоначальный вид без подкормок, дополнительных подсвечиваний и опрыскиваний. Стояли себе сиротинушки, жались друг к другу и озеленялись с нездоровой стремительностью. Может, в помещении радиация или какое-нибудь другое излучение? — огляделась я опасливо по сторонам. В течение дня через архив проходили толпы студентов, так что вряд ли администрация института находилась в неведении и стала бы рисковать здоровьем учащихся.

Поздоровавшись с архивариусом, я влилась в работу и бегала наравне с ним, выдавая студентам нужные источники. Стоило погордиться тем, что у меня выработались профессиональные навыки: заявки выполнялись быстро и без путаницы, а ориентирование между стеллажами значительно улучшилось. Однако гордиться не хотелось. Хотелось заново пережить сцену у раздевалки, с завидным мазохизмом ковыряясь в памяти и вспоминая обвинения Мэла и его циничные слова.

Смогла бы я поверить ему, окажись у меня на руках фотографии, на которых мой парень выходил с Изабелкой или, скажем, с Эльзушкой из её дома, где провел полдня? Естественно, они не птичек в окне считали и не к экзамену готовились, — сердито шмякнула сборник докладов на стол. Не заболело бы мое сердце при взгляде на снимок, где Мэл улыбался открыто своей спутнице, сидя с ней в машине? Держал ли он её за руку? Что они обсуждали с живым интересом, и какая шутка их рассмешила? Неужто Мэлу было веселее с ней, чем со мной? А потом… глядя честно в глаза, он выдумал бы невероятную ложь о времени, потраченном на вытирание пыльных полочек в библиотеке деда. Черт, да я бы…! Я бы камня на камне не оставила от его вранья! — свирепо швырнула подборку статей перед студентом, и он испуганно моргнул. Я бы вывела Мэла на чистую воду и наблюдала с мстительным удовольствием, как вытянется растерянно его лицо, когда он поймет, что пойман с поличным, как начнет жалко оправдываться и лепетать что-то бессвязное, а я уйду, неприступная и гордая, с обманутыми чувствами, наговорив напоследок много жестоких и обидных слов, чтобы посильнее уязвить Мэла, и чтобы он не думал, будто мне больно и внутри жжет, не ослабевая.

Да, я бы так и поступила в своей драматической фантазии, но в реальной жизни не мне довелось размахивать фотками перед носом обманщика. В действительности получилось наоборот, и щеки плавились от стыда, когда меня уличили во лжи.

Заработавшись, я не заметила, как пролетело время, и, торопливо попрощавшись с начальником, двинулась по направлению к важному пункту назначения — то бишь в закрытую лабораторию на пятом этаже. Пока ноги взбирались по ступеням, голова не бездействовала, а усердно думала.

Я признала себя виноватой в том, что обманула Мэла. Но! Исключительно из благих намерений, которые, как говорится, устилают шипами дорогу в ад. Обвинения Мэла беспочвенны, и я докажу ему. Придется объяснять обтекаемо, чтобы не подавиться собственным языком, но у меня всё получится, и Мэл еще извинится за гадкие слова.

С каждым шагом, приближающим к стеклянной перегородке, моя уверенность росла, и, прижимая палец к электронному замку, я придумала: попрошу профессора поговорить с Мэлом. Пусть Альрик объяснит парню, что подозрения не имеют под собой оснований, ведь, в конце концов, обвиняющий перст указал на нас обоих. Да, именно так. Профессор скажет Мэлу: "Очнись, малец, меня не прельщают шмакодявки в зеленых свитерах и вечных юбках. Меня прельщают деньги, желательно в золотых монетах", и Мэл, покумекав своими висоратскими мозгами, поймет суть намека.