Выигрывать надо уметь (сборник)
Шрифт:
– А ты-то откуда все знаешь?
– В студию ходил. Да. Представился старым другом, что, в общем-то, соответствует действительности, предложил было на поруки взять… А там когда узнали, с чем я пришел, мне детектив этот и показали. Дедуля в главной роли. В итоге – с треском. Каково?!
– А я слышал, что он еще работал какое-то время на студии?
– Да, – подтвердил Еремей. – С полгода его держали из жалости. Потом он пошел в какой-то клуб детишек фотографии учить, но и оттуда вылетел. Не тому он, оказывается, детишек учил, не так, не на тех высоких примерах. В итоге стал Дедуля шофером. Но! Потерял прицеп с контейнерами и был отчислен
– И чем же кончилось?
– Треском, старик, опять треском! А как-то звонит… Ну, я, сам понимаешь, не мог отказать себе в удовольствии встретиться со старым другом. Встретились. Проводил его на вокзал, дождался отправления… Представляешь, до сих пор перед глазами: зарешеченное окно рефрижератора, а за грязным толстым стеклом маячит пухлая, несчастная, небритая физиономия нашего несравненного командора. Что творится с людьми, что творится! – Еремей покрутил соболезнующе головой, скорбно помолчал, вздохнул, выпустив большое розовое облако. – Ну, а сам-то как? Что-то ты бледноват… Не хвораешь? – спросил он, сочтя, видимо, печальную паузу вполне достаточной.
– Да ничего вроде, – смутился я. Не часто все-таки вот так твоим здоровьем интересуются.
– Бледноват ты, старик, надо бы тебе почаще на воздухе бывать. Точно не хвораешь? Смотри! А зарабатываешь как, хватает?
– Косо-криво, худо-бедно… – попробовал было я отшутиться, но Еремей со спокойной решительностью пресек мои попытки.
– Сколько? – спросил он твердо.
– Средняя по стране – как раз моя зарплата.
– Ты что, обалдел?! Это же не зарплата, это… Оплошал ты маленько, оплошал… Уж кто-кто, но ты… Прокололся где-то, проштрафился? Нет? Ну смотри… Да, а квартира? В порядке? Ты ведь когда-то в коммуналке жил? Выбрался? Ну, молоток! Вон Валик до сих пор по утрам очередь в клозет выстаивает… Как-то невтерпеж стало, двух бабуль отодвинул плечом и вошел. И дверь на крючок. Шуму было, господи! Бабули в товарищеский суд на него подали, представляешь? Хотел было Валик уклониться – не позволили. Чуть не силком притащили, каяться заставили! И это наш непреклонный Валик! Ладно, старик, пойдем, посмотришь на мою берлогу, на мою медведицу… Ты сам-то как, женат?
– Женат.
– Детишки есть?
– Есть.
– Мальчик? Девочка? – В голосе Еремея послышалось нетерпение и самую малость – раздражение.
– И мальчик, и девочка.
– Что-то, я смотрю, ты не очень разговорчив, а? – Еремей пристально посмотрел мне в глаза, словно желая убедиться в том, что я не скрываю от него ничего важного.
– Знаешь, хвалиться особенно нечем. Дети как дети. Тут я тебе не скажу ничего нового.
– Почему же, запросто можешь! – усмехнулся Еремей. – У меня-то детей нет… Все никак не соберемся. Да и не поздно ли собираться…
На автобусной остановке мы подошли к очереди, нагруженной сумками, раздутыми портфелями, мешками. Все терпеливо ждали момента, когда подойдет автобус, когда они смогут влезть в него, когда они смогут наконец перешагнуть порог своей квартиры, разомкнуть онемевшие пальцы и, выпустив ношу из рук, упасть на что-нибудь мягкое, перевести дух.
– Знаешь, – сказал Еремей, – пойдем пешком. Ну его к черту, этот автобус!
Отойдя от автобусной остановки, мы, не торопясь, двинулись к дому, где уже немало лет проживал мой старый друг Еремей. Мягко и сдержанно поскрипывал снег, а между новыми многоэтажными домами светило холодное закатное солнце, освещая воздух, дома, сугробы чистым розовым светом.
– Я смотрю, автобусная проблема наводит тебя на невеселые мысли, – сказал я.
– Проблемы – они и есть проблемы. Многие, правда, на них попросту плюют. Единственное, что могут себе позволить. Но большинство привыкает к проблеме, к любой, причем настолько, что и избавляться от нее не хочет. Как от старой, родной, милой сердцу бородавки на кончике носа. Нет, автобусные беды меня не волнуют. Пешком я добираюсь за десять минут, на автобусе – за пять. А если учесть ожидание, оборванные пуговицы, раздражительность, которая окружает тебя в автобусе со всех сторон… Нет, старик, нет. Скажи, я прав?
– На моей памяти ты всегда был прав. Даже когда это тебе вовсе не требовалось.
Еремей с подозрением посмотрел на меня, не зная, как отнестись к этим словам. Все-таки мы слишком долго не виделись, чтобы понимать друг друга с полуслова.
– Может быть, старик, может быть… Но знаешь, всегда быть правым тяжело – не можешь позволить себе ошибку, не можешь брякнуть что-нибудь от фонаря, шутки ради, от хорошего настроения… В постоянной правоте есть что-то от ограниченности, если не сказать – тупости. А?
– Послушай, – решился я наконец на прямой вопрос, – ты так и не сказал, чем занимаешься.
– Хм, – Еремей хмыкнул так, будто давно ожидал этого вопроса и вот еще раз убедился в своей проницательности. – Чем занимаюсь… Так ли уж это важно, старик? Важны результаты. Судьба не доверила мне ни завода, ни государства, даже самого завалящего. Хотя я бы не отказался… Иногда, знаешь, выпив рюмку-вторую, я присматриваю себе какую-нибудь нейтральную обеспеченную державу с отлаженной, неторопливой жизнью, с не очень суровым климатом и послушными подданными, которые бы чтили закон и, разумеется, меня. – Еремей усмехнулся, но как-то скованно, хотя я ожидал, что он расхохочется.
Мы вошли в дом и остановились на небольшой площадке. Еремей не торопился вызывать лифт, видимо, желая закончить разговор. С улицы вошли две бабули с авоськами, от которых, кажется, руки у них вытянулись до колен, и Еремей легонько оттеснил меня от лифта. Солнце осветило его красноватым светом, очки сверкнули непроницаемо и зловеще. И тогда впервые за этот вечер я почувствовал, что между нами уместилось полновесных двадцать лет. Возникло жутковатое чувство, будто я совершенно не знаю стоящего передо мной невысокого человека. Обдала холодком мысль о том, что это и не человек вовсе, а какое-то непонятное существо, оно приняло облик моего старого друга и хочет чего-то добиться от меня.
– Старик, – доверительно заговорил Еремей, – мы сейчас не на солнечной набережной, нам далеко не по двадцать, и нет никакой надобности произносить возвышенные слова о призвании, предназначении, предопределении… Знаешь, раньше я смеялся, когда мне говорили, что любое дело почетно, любое дело достойно. Мне казалось, что меня обманывают и хотят затолкать в какую-то дыру. Я уже не смеюсь над этими словами. Я с ними согласен. Действительно, сильный человек в любой самой гнилой и никудышной конторе может обеспечить свои потребности. Помнишь, как самоуверенно мы примерялись к высшим достижениям человеческой цивилизации, к ее столпам? Теперь я примеряюсь к своему соседу по площадке – директору комиссионного магазина. Ношеными тряпками мужик торгует. Нет-нет, он не прощелыга, не хапуга, он хороший парень и живет хорошо. И результаты у него есть.