Выключатель
Шрифт:
— А тебе, — говорю, — не любопытно, дубина, как можно живыми людьми торговать, будто мороженым мясом или мехами?
А он, гад, осклабился и говорит:
— Ты, Ронни, точно розанчик, правду мадам Фряк говорит. С согласия можно всё. Если договор заключить при нотариусе и всех прочих — и того, заключившего, можно продавать, разбирать, убивать, лишь бы всё было подписано по форме.
— Кто ж, — говорю, — такой договор подпишет?
Дэн зевнул и говорит:
— Дуракам нет числа, а дур и того больше.
Ну и о чём с ним можно говорить?
— А позови Миду, — говорю. Хоть один там у них ответственный.
— Щас, — отвечает. — Только коммутатор настрою. Буду я для такой фигни Миду будить.
Так остался я один, с тайной, которая свербит во всех местах. Ладно, думаю, без тебя справлюсь, тупая машина. И выведу эту контору с живыми рабынями на чистую воду, выясню, что за гадость там мадам Фряк затеяла.
Ишь, взяла моду торговать живыми женщинами, как пончиками, когда почти что живой человек этих самых живых женщин видит только по ящику, да и то изредка.
Откровенно говоря, была у меня потусторонняя мысль, когда пошёл на разведку.
Охота была поглядеть. И расспросить. А то и спасти живую малютку от такой беды — мало ли, как сложится. И выдернуть ноги мадам Фряк, если подвернётся возможность.
Я, конечно, цивильно принарядился, когда собирался в эту контору. Правда, до галстука-бабочки дело не дошло, но в зеркале отражалось вполне себе — годится пройти любой фейс-контроль, если ограничитель на электронику не стоит.
Воротник высокий — значок на подбородке закрыть. Зеркальные очки — чтоб линз было не видать. Походочка блатная, без скованности. И всё, полный порядок, на улице некоторые принимали за человека.
Только розовый бык на входе меня всё равно развернул.
— Прости, — говорит, — братан, наших велено пускать только по приглашениям.
— А может, — говорю, — я жениться хочу. На все семь лет. На живой. И деньги на бочку.
Розовый головой помотал.
— Без мазы, братан, — говорит. — Тут одна слава, что живые. Мясо, пустышки, хуже мехов. Старые извращенцы денежные на них находятся, отстёгивают нехилые башли — но тебе совершенно ни к чему, верь слову.
— Как мясо? — спрашиваю. — Что за кошмарный ужас?
— Не кирпичись, — говорит. — Сами договор подписывают, на апгрейд. А апгрейд такой: выключатель. В лобные доли. И управляющая программа прошивается. Прямо по живому мозгу.
Я чуть не сел. Никогда не слыхал такого.
— Как можно самому подписать? — говорю. — Чтобы твою уникальную личность выключал любой слюнявый дегенерат?
Розовый покивал понимающе.
— Ага, — говорит, — неохота быть вещью — но это нам с тобой. А из них, из живых — знаешь, сколько просто мечтает? Из кожи лезет, чтобы стать вещью, только дорогой? У! Ведь если такая договор подпишет — всё, она уже сама за себя не отвечает. Её чистят-чинят-полируют по высшему разряду, всё равно, как бриллиантовую брошку на бархате. А ей только того и надо.
Мне всё стало ясно.
— Тело продать — фигня, — говорю. — Тело — что… но они же душу!
Розовый ухмыльнулся.
— Поэт, что ли?
— Угу, — говорю. — Аж восемь процентов поэта во мне. И художника. Всё мне, вроде, ясно уже. Пойду, пожалуй.
— Иди, — говорит. — Ты бы знал, какая тут клиентура. Старые козлы, помешанные на натуральном, и задроты всякие, которые, если тёлка без выключателя, её по широкой дуге обходят — боятся. И придурки разного сорта. Для них такое мясо с выключателем считается идеальной женой. У некоторых даже натуральные дети родятся.
— Но неужели же, — говорю, — и мужики с выключателем есть?
Розовый хмыкнул.
— Как не быть. Ты глянь на себя. Оно, конечно, клифт на тебе модный, не поспоришь — но ведь сколько раз шкуру-то штопали? Изрядно крутиться приходится? А другие, знаешь, свою ненаглядную личность меньше ценят — им бы целую шкуру, жратву-выпивку и никаких забот. Таким выключатель — подарок судьбы просто.
— Понятно, — говорю. — Всё разложил по полочкам. Бывай.
И розовый мне сделал ручкой. Грустно.
Ясное дело, служба у него не малиновый сироп. Но хоть выключателя нет — за одно такое будешь мадам ручки целовать. Могла бы, пока он мёрзлый был. Не стала — и на том спасибо.
Вышел я из конторы, но, почему-то, домой не пошёл. Вроде в фоновом режиме помехи какие-то шли, как рябь. Неспокойно. И я купил баночку энергетика и пошёл прогуляться вокруг квартала — чтобы зайти во двор этого их брачного агентства.
Со мной бывает. От засад, от подстав — от всего такого бывают помехи, где-то в блоке интуиции, над левым ухом примерно. И позвоночник чешется, повыше ингибитора эмоций.
И ведь точно — то ли засада, то ли подстава. В общем, не просто так.
Она сиганула из окна, с третьего этажа. А я как раз проходил — тут киборг полезнее человека, факт. У человека ни скорости бы не хватило, ни силёнок, а я её поймал, как бабочку.
И огрёб кулаком по морде. Очки разбила.
— Стой, — говорю, — не дерись. Я на мадам Фряк не работаю.
— Так пусти! — кричит. — А то те, кто работает, сейчас набегут! Валить надо!
Вот так фокус, думаю.
— Не спеши, — говорю. — И не дёргайся. Разберёмся.
Она на меня посмотрела — увидела.
— Что бы ты понимал, киборг! — говорит. С досадой. — Я же им денег должна! И они меня теперь так не отпустят.
— Верно, — говорю, — Дэн определил. Дур и дураков полон свет. За что деньги?
— За апгрейд, — говорит. Чуть не плачет. — За ресницы.
Ресницы точно бросаются в глаза. Небольшую отвёртку можно положить на такие ресницы. А глазищи — серо-зелёные, настоящие. Человеческие настоящие глаза, не линзы и не синтетика. На настоящей остренькой рожице, в веснушках. Ушки оттопыренные, тоже настоящие, даже без вживлённой периферии. Гладкий череп, тоже в веснушках — причёску надо апгрейдить.