Выкуп Шарпа
Шрифт:
Стоя под падающим снегом, они пели рождественские гимны. Старинные гимны дивной красоты, о ребенке и звезде, о яслях и пастухах, о непорочном зачатии, и об ангельских крыльях, слетающихся в ночное небо над Вифлеемом. Они пели о волхвах и дарах, о мире на земле и о благоволении в человецех. Они пели с таким жаром, как будто хотели силой голоса разогнать ледяной холод постепенно меркнущего дня.
— Еще немного, — сказала Люсиль, выходя из спальни, — и они захотят войти, а я должна буду устроить им угощение.
— Мы не можем их впустить, — сорвался Лорсэ.
— И как вы собираетесь им помешать? — спросила Люсиль, складывая одежду Патрика на стол в гостиной. — Они знают, раз в окнах горит свет, в доме кто-то есть.
— Велите им уйти, мадам, — наставила Лорсэ.
— Уйти? — переспросила Люсиль, широко открывая глаза. — Как я могу велеть уйти собственным соседям, которые пришли ко мне на Рождество славить Господа? Нет, месье, я никогда так не поступлю.
— Тогда мы просто запрем двери, — решил сержант Шаллон, — а они, если хотят, могут хоть до смерти замерзнуть. Все равно им скоро надоест. А вот вам, мадам, лучше бы помолиться, чтобы ваш англичанин поскорее вернулся с золотишком.
Люсиль вернулась на лестницу.
— Я помолюсь, сержант, — бросила она, — только совсем о другом.
Она поднялась к ребенку.
— Вот сука! — сказал Шаллон, и пошел за ней. А за окном продолжали славить Господа.
— Был тут третий мост, вел в часовню, — объяснял Жак Малэн, — только его давно снесли. Снести снесли, а опоры остались, понимаете? Так и торчат прямо под водой.
Малэн не только обзавелся мушкетом, но и переоделся в роскошный, отделанный золотом, красный с синим мундир старой императорской гвардии. Правда, ни жилет, ни борта уже не сходились на его раздавшемся животе. Но все равно он смотрелся великолепно, когда, разодетый, как в бой, вел Шарпа дальней дорогой через лес, чтобы они смогли подойти к замку с востока, прикрытые от сторожевой башни зданием фермы и крышей часовни.
Малэн перехватил мушкет и потыкал прикладом в корку льда, затянувшую ров.
— Тут, — сказал он, когда приклад стукнулся о камень.
Он осторожно шагнул и замер на опоре. Его сапоги погрузились в воду примерно дюйма на два. Он стал нащупывать следующий камень.
— Всего опор пять, — обратился он к Шарпу. — Пропустишь хоть одну, и тут же ухнешь в воду.
— А потом-то что будем делать? — спросил Шарп, потому что исчезнувший мост упирался в глухую каменную стену.
— Заберемся на крышу, — ответил Малэн. — Видите, камень выпирает?
Он махнул рукой.
— Забросим веревку и залезем наверх.
А когда они окажутся на крыше часовни, подумал Шарп, все, что надо — это спуститься через окно на старый чердак, где за восемьсот лет чего только не накопилось. Чердак вел в большой дом, и к люку прямо на потолке их с Люсиль спальни. Сам он побывал на чердаке лишь однажды, и только диву давался, глядя, какую тьму всякой всячины семейство Люсиль ухитрилось собрать за много лет. Там стоял полный рыцарский доспех, высились корзины с заплесневелой одеждой, валялись старинные стрелы, арбалет, флюгер, который когда-то рухнул со шпиля часовни, даже чучело щуки, которую изловил еще дед Люсиль и лошадка-качалка, которую Шарп подумывал подарить Патрику, хотя и опасался, что из-за этой игрушки в головенке сына может зародиться мысль стать кавалеристом.
— Я этого просто не переживу, — сказал он вслух.
— Чего не переживете? — поинтересовался Малэн. Он стоял на третьей опоре и нащупывал четвертую.
— Если Патрик станет кавалеристом.
— Не дай Бог! Вот был бы ужас! — согласился Малэн, и, спрыгнув с пятой опоры, оказался на узкой полоске земли, окаймляющей часовню. Он протянул мушкет, чтобы помочь Шарпу перебраться по последним двум выступам.
— Хорошо поют! — сказал он, прислушиваясь к церковному хору. — А у вас в Англии на Рождество славят Господа?
— А как же!
— А наш капитан говорил, что все англичане — язычники, и в Бога не веруют.
— Зато веруют в дармовую закуску с выпивкой, — ответил Шарп.
— Ну, тогда они, может, и не совсем ненормальные, — снисходительно согласился Малэн. — У вас в доме есть коньяк, месье? Это не потому, что я пьяница, — добавил он.
— Есть, и очень неплохой, — сказал Шарп, глядя, как Малэн достает из кармана своего гвардейского мундира моток веревки. — Я пойду первым.
— Еще чего! — заявил Малэн, забрасывая веревочную петлю на каменный выступ. — Я-то и раньше это проделывал. Подержите лучше мушкет.
Для такого здоровяка, как он, Малэн был удивительно ловок, хотя, взобравшись на крышу часовню, и был вынужден перевести дыхание.
— Раньше я проделывал это за пару секунд, — буркнул он.
— Я думал, ты побывал на крыше только один раз, — заметил Шарп.
— Это мадемуазель Люсиль видела меня только один раз, — поправил его Малэн. — Ну-ка, месье, дайте мне мушкет, я вас подтяну.
Он ухватился за дуло и с завидной легкостью затащил Шарпа на крышу.
— Теперь куда? — спросил он.
— К окну, — ответил Шарп, указывая на почерневшие стеклышки в панелях старого чердачного окна, которое было пробито в остроконечном шпиле, возвышавшемся над скользким, покрытом снегом склоне крыши, на котором они ухитрились кое-как умоститься. — Разбей его.
— Нас услышат!
— Хор так орет, что у них вот-вот легкие полопаются, — сказал Шарп. — Зачем, по твоему, я их вообще позвал? Бей! Потом будет что ремонтировать.
— С чего ты вообще взял, что я стану на тебя работать, англичанин?
— С того, что я буду тебе платить, — ответил Шарп, — с того, что тебе нравится Люсиль, и с того, что лучше работать на такого же, как ты, солдата, чем гнуть спину на ублюдка, который всю войну отсиживался дома.
Малэн хмыкнул, но не сказал ни слова. Вместо этого он прикладом мушкета надавил на оконные панели, сломал прогнившие перекладины и влез на чердак. Шарп влез следом, радуясь, что спрятался от снега.
— Теперь за мной, и поосторожней, — прошептал он. — Тут можно наткнуться на что угодно.