Вынужденный брак
Шрифт:
Время от времени она многозначительно взглядывала на него, и он ясно читал в ее мученическом взоре: видишь, что я ради тебя терплю! Подразумевалось: цени это!
Вдруг именинник вскочил и бросился к входу: там появился немолодой импозантный мужчина, быстрыми шагами шедший ему навстречу. Инга обреченно прошептала: "Папа!" – и постаралась скрыться за широкими плечами Юрия. Хозяин и гость обнялись, гулко постукивая друг друга по спинам. Наконец обряд поздравлений был закончен и они оба вернулись к столу.
Отец не сел рядом с матерью, а спросил,
Но всё оказалось гораздо хуже.
Подойдя к ним, отец вдруг замер и изобразил потрясенное лицо. Потом кинулся вперед и стал излишне горячо жать Юрию руку.
– Мой дорогой! Как я рад, что вы здесь, с моей дочерью! И почему вы сидите здесь, на самой камчатке?! Вы для нас почетнейший гость! – и повлек его к главному столу.
Юрий вспомнил, что это Авраам Иосифович, довольно часто мелькавший в окружении отца и даже пару раз бывавший у них дома.
Подойдя к свояку, отец гордо провозгласил:
– Дорогой, позволь тебе представить друга моей дочери, единственного сына небезызвестного нам всем Евгения Георгиевича Боброва!
По залу пронесся быстрый пораженный шорох, и Юрий краем глаза заметил вытянувшееся лицо Анастасии Геннадьевны. Инга тоже не могла опомниться от изумления. Место им, конечно, тут же нашлось, лишь только выяснилось, что он не неизвестно где подобранный альфонс, а молодой человек из весьма и весьма приличной семьи.
Сидя рядом с ним расцветшая от всеобщего одобрения Инга шепотом спросила:
– Почему ты мне ничего не говорил?
Он в упор посмотрел на ее разрумянившееся лицо:
– Это что-то меняет?
Она ответила:
– Для меня – нет. Но вот для моих родителей…
И указала осторожным взмахом ресниц на восторженную мать и довольного отца. Ему стало не то чтобы противно, но близко к тому. Он всю жизнь добивался, чтобы быть значимым самим по себе, и вот очередной облом. Видя, как одно имя твоего отца кардинально меняет отношение к тебе, невольно ощущаешь себя бледным ничтожеством.
Потом были танцы, где ему пришлось изображать внимательного кавалера. Танцевал он хорошо, и Инга цвела от счастья. Тетушки, для которых он уже стал членом семьи, одобрительно улыбались. Мать несколько раз принималась о чем-то шептаться с дочерью, поглядывая на него, и он догадывался, что речь шла о прочности их отношений, а вообще-то всё сводилось к одному вопросу: когда же свадьба?
Он вспомнил, что ему уже тридцать и подумал: а почему бы нет? Мать точно будет довольна: Инга должна понравиться ей по всем статьям. Они одного круга, что, по мнению матери, в браке главное.
Потом они ехали домой, и Инга дотошно расспрашивала его о семье, о родне. Он не сказал, что отец ушел от матери, предположительно, к его бывшей свекрови. Зачем портить добродетельный образ семьи? Развод родителей – пятно на детях. Потом она начала деликатно выяснять его дела.
– Почему ты не купил квартиру?
На это ответить было легко.
– Не хотел покупать плохонькую, а на хорошую денег не хватало. Я ведь не прошу денег у родителей, живу на свои.
Она уважительно примолкла, как бы полностью одобряя его стиль жизни, потом продолжила:
– Ты оставил свою квартиру жене?
Он честно признал:
– Ничего я ей не оставлял. Квартира была отцова. Насколько я знаю, он ее переписал на ее имя.
Еще немного помолчав, Инга задала убийственный вопрос:
– Ты ее любил?
Он растерялся. Раньше, еще год назад, он точно знал, что никогда Сашку не любил, так, подвернулась не вовремя, но сейчас уже ничего не знал наверняка. И какая теперь разница – любил, не любил? Ничего не вернешь.
Он не ответил, и Инга разочарованно отвернулась к окну, прекратив однобокий разговор. Он не прерывал молчание, быстро ведя машину. Почему-то захотелось курить. Хотя он принципиально не курил с тех самых пор, как прочитал в Вестнике ВОЗ, что табак – это вид наркотика и что Россия – страна бытовых наркоманов.
Быть как все не хотел, поэтому курить бросил. Ему тогда было лет девятнадцать. Может, просто не втянулся еще как следует, потому что это удалось ему как-то подозрительно легко.
Зайдя в квартиру, решил сгладить впечатление от своей недавней холодности. Притянув Ингу к себе, одним длинным рывком расстегнул молнию на спине, и платье серебристым облаком скользнуло к ее ногам, оставив на его обозрение стройные ноги в тонких чулках с кружевными подвязками, полупрозрачные трусики и туго зашнурованный корсет, поддерживающий красивую упругую грудь. Зрелище было впечатляющим, и он охотно впечатлился.
Уже потом, поглаживая влажноватую от чувственных содроганий кожу лежащей рядом с ним девушки, рассеянно подумал: почему он чувствует всё ту же пустоту в душе? Да что ж это такое?! Почему ему, по большому счету, совершенно всё равно, что за женщина рядом с ним?
Он недовольно сжал губы и решил больше не рыпаться – какая разница, с кем жить, если со всеми он чувствует одно и то же. Был, правда, один момент, когда ему было очень хорошо с Сашей, но стоило ли из-за этого сомнительного, а возможно, и померещившегося ему мгновения пытаться возобновлять с ней отношения? К тому же она гордая особа и вряд ли согласится на ни к чему не обязывающие встречи, а на большее не согласен он.
Упрямо закрыл глаза и приказал себе спать, но, несмотря на усталость, возбуждение мешало успокоиться и уснуть. Он взглянул на белеющее в темноте лицо лежавшей рядом с ним девушки. Оно было очень привлекательным, но чужим.
Попытался вспомнить, казалось ли ему чужим лицо Саши. Определенно – нет. Чужим оно не было никогда. Понимая, что играет с огнем и вот-вот откуда-то изнутри нахлынет сожаление, он выключил сознание, как лампочку, назло себе притиснул поближе ненужную женщину и постарался уснуть.