Выпускной

Бойчук Юрий Дмитриевич

–Всего доброго! Очень рад был с вами познакомиться, – Егор повернулся ко мне и грозно произнес, – У нас сейчас будет серьёзный обстоятельный разговор!

– Взаимно! – ответила классуха и язвительно добавила, -до свидания Павел!

– До свидания, – пролепетал я и на ватных ногах направился к выходу.

Я шёл впереди Егора через двор школы и боялся произнести хоть слово. Неужели он сдаст меня родителям? Целый год прогулов и куча двоек –я даже боялся представить реакцию родителей. Всё равно с

его стороны это будет подло! Мы тихо шли и как только вышли за двор школы я услышал позади себя истерический смех. Я обернулся и увидел, как Егор ухохатывается.

– Да брат, обосрался ты основательно я смотрю, -сквозь смех выдавил из себя Егор.

–Так ты, что несерьезно все сказал? Ты не сдашь меня отцу? – не верил я своему счастью.

– Ты дурак? Ты забыл, что я в ТЮЗе играл когда-то? Ну как? Форму не потерял еще?

Фух! – громко выдохнул я, как будто Эверест и Джомолунгма свалились с моих плеч и вместе с Егором я стал смеяться всё громче и громче.

Серьёзный, обстоятельный разговор, – попытался я скопировать интонацию Егора, но из-за смеха у меня не получалось.

Мы вдоволь насмеялись и шли домой в приподнятом настроении.

– Я смотрю ты вечера проводишь как-то однообразно -то книги, то кинотеатр. На свиданки когда будешь бегать? – спросил Егор.

–Не с кем пока бегать на свиданки.

– Ну а девчонка есть, которая тебе нравится?

–Девчонка…– произнес я и запнулся. Назвать Ларису девчонкой язык не поворачивается. Вот как рассказать Егору, что нравится мне только Лариса? Можно ли открыть ему эту сокровенную тайну?

– Девчонки не нравятся, – тихо произнёс я.

– Опа! Вот это поворот! Ты не зачитался там братишка? Погоди, а кто нравится? – озорно продолжал допрос Егор.

– Учительница новая, по литературе.

– Ничего себе! И сколько ей лет?

– Она только после института, молодая, двадцать с хвостиком.

– Дааа, вот это ты попал! – голос Егора стал серьезным, – и что сильно нравится?

– Сильно…– тихо произнес я. И в этом слове была вся моя боль, безвыходность, тоска уживающиеся с очарованием и тихим счастьем. И Егор кажется это понял.

– Она знает об этом? Ты ей пробовал сказать о том, что чувствуешь?

– Как я об этом ей скажу? Она же учительница. Это школа, а вдруг у нее проблемы будут. Ученик втюрился в учительницу. Вдруг ее за это уволят! Или она вообще уедет! – выпалил я все свои переживания, которые разрывали мне сердце.

– Да брат…– лицо Егора стало хмурым. Всю оставшуюся дорогу до дома мы шли и молчали. На подходе к дому Егор остановился, посмотрел мне глаза и сказал: Брат! То, что с тобой происходит это серьёзно! Это первая любовь! Такое не забудется никогда, даже старым на свалке будешь об этом вспоминать! Постарайся просто это пережить с честью. Даже если

она тебе не достанется, если нет возможности сказать ей о том, что ты её любишь- сохрани это в своём сердце и никому не рассказывай, чтобы никто к этому не притрагивался грязным языком. Пусть это будет твоё сокровенное!

Мне хотелось заплакать, я понял, как я сильно люблю Егора! Я думал, что никому в жизни не смогу об этом рассказать, боялся, что никто меня не поймёт. Егор сказал такие правильные слова, которые мне очень были нужны.

– Спасибо тебе Егор!

– Ерунда! Ещё одна бутылка пива и мы в расчёте.

Мы ещё раз рассмеялись и зашли домой.

В конце урока Лариса сделала объявление.

–Внимание ребята, каждую неделю, в среду, у нас будет литературный клуб. Это факультатив, но со свободным посещением. Не бойтесь, ничего официального. Это будет кружок, как у лицеистов, для тех кому интересна литература. Мы будем разговаривать о писателях, их произведениях и о том, что вам интересно в мире литературы. Приглашаю каждую среду в семнадцать часов по адресу улица Шмидта пять комната сто двенадцать.

– Шмидта пять – это общага?

– Да это общежитие. В сто двенадцатой комнате актовый зал. Я договорилась с директором общежития, и мы теперь можем собираться, пить чай и разговаривать о литературе.

Во вторник вечером я начал готовиться. Я попросил маму постирать джинсы варёнки, доставшиеся мне от Егора и погладить мою черную рубаху с Эйфелевой башней на нагрудном кармане, которую родители мне купили на рынке в день рождения. Но в среду, за два часа до выхода я обнаружил, что мои новые кроссовки порвались в двух местах. Это была катастрофа! Идти туда в джинсах и школьных туфлях – я буду выглядеть уродом. Эти кроссовки так подходили под мои джинсы и под мою черную рубаху! Я бросился к швейной машинке мамы, нашёл самую толстую иглу- цыганку, подходящую по цвету тёмную нитку и начал зашивать дермантиновую ткань новых кроссовок. Через двадцать минут начинался литературный клуб, но оставался ещё один кроссовок, где дыра была не меньше, чем на первом. Я завязал узелок нитки, аккуратненько отрезал концы и начал медленно засовывать ногу в кроссовок. Вся моя бутафория трещала по швам, но дермантин выдержал и не порвался. Я вышел из подъезда осторожно наступая только на пятки. Я пальцами ног чувствовал натяжение ниток, которые в любой момент могли порваться. Кое-как я доковылял до Шмидта и оценил масштаб трагедии. Правый кроссовок начал разлезаться. Если быстро зайти и спрятать ноги под стол, то возможно никто не заметит. Я постучал в комнату сто двенадцать и вошёл. За столом сидела Лариса, стол был уставлен чашками, в вазочке было печенье и кроме ее больше не было никого.

Конец ознакомительного фрагмента.