Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир
Шрифт:
— Я вижу, что это нечто такое, чего я делать не захочу.
— Ну… — сказал он, — ваша бабушка хотела бы, чтобы вы зашли к ней.
— Нет и нет.
Повисло молчание. Вокруг нас собирались домой люди, желали друг другу доброй ночи. Было четыре часа. В скаковом мире рано желают доброй ночи.
— Я ходил к ней, — сказал Джереми. — Я сказал, что вы не хотите искать свою сестру за деньги. Сказал, что пусть она даст вам что-нибудь другое.
— Что? — Я был озадачен.
Джереми с высоты своего роста огляделся вокруг
— Ведь вы можете найти ее, правда, если по-настоящему попытаетесь?
— Не думаю.
— Но вы могли бы.
Я не ответил, и он снова внимательно посмотрел мне в лицо.
— Ваша бабушка призналась, — сказал он, — что с Каролиной... вашей матерью... она пережила ад... и выгнала ее, когда та была беременна.
— Моей матери, — сказал я, — было семнадцать лет.
— Ну... вы правы. — Он улыбнулся. — Так странно. Чья-то мать — и такая юная. Бедная беззащитная бабочка.
— Да, — сказал я.
— Ваша бабушка сказала… согласилась… если вы найдете Аманду... сказать вам, за что она выгнала Каролину. И скажет вам, кто ваш отец.
— Господи!
Я отшатнулся, сделал было пару шагов, остановился. Обернулся и посмотрел на него.
— Так, значит, вы это ей сказали? — резко спросил я. — Скажите ему, кто его папочка, и он все для вас сделает?
— Но вы же не знаете, кто ваш отец, — рассудительно сказал он. — Ведь вы хотели бы это узнать, правда?
— Нет, — сказал я.
— Я вам не верю.
Мы просто поедали глазами друг друга.
— Но вы же должны хотеть узнать, — сказал он. — Это же в человеческой природе.
Я сглотнул.
— Она сказала вам, кто он?
Он покачал головой.
— Нет. Не сказала. Похоже, она никому не говорила. Совсем никому. Если вы не будете искать, вы так и не узнаете.
— Ну, вы и ублюдок, Джереми, — сказал я.
Он смущенно задергался, хотя на самом деле смущения и не чувствовал. Блеск в его глазах, который сделал бы честь шахматисту, только что поставившему мат, был куда более точным индикатором его действий.
— Мне кажется, что адвокат должен сидеть за столом и вещать, а не бегать сломя голову по мановению руки старой леди.
— Эта старая леди...это испытание.
Мне пришло в голову, что он меняет свои намерения прямо на ходу, но я сказал только:
— Почему бы ей не оставить деньги своему сыну?
— Не знаю. Она не рассказывала почему. Она просто сказала моему деду, что хочет изменить завещание, в котором оставляла все сыну, и составить новое, в пользу Аманды. Сын, конечно, будет его оспаривать. Мы говорили ей, но это ни к чему не привело. Она… ну… уперлась.
— Вы видели ее сына?
— Нет, — сказал он. — А вы?
Я покачал головой. Джереми еще раз рассеянно обвел взглядом ипподром и сказал:
— Почему бы нам не продолжить это дело вместе? Мы мгновенно вернем Аманду, разве не так? Тогда вы снова можете забиться в свою
— Нельзя забыть о том... кто был твой отец.
Его взгляд тут же стал острым.
— Так вы согласны?
“Соглашусь я или нет, он все равно не отстанет, — подумал я. — Он будет доставать меня, когда ему заблагорассудится, подлавливать на скачках каждый день, как прочтет программу в газетах, и никогда не оставит меря в покое, потому что он хочет, как уже сказал мне с самого начала, доказать своему деду и дяде, что, если он чего решил, то сделает обязательно”.
Чтоже до меня... Мое рождение с самого начала было окружено тайной. По крайней мере, этот катаклизм, эхом отдававшийся в моих ранних воспоминаниях, словно гром из-за горизонта, можно было наконец понять и объяснить. Я мог бы понять, о чем тогда был весь этот крик за белой крашеной дверью, пока я сидел и ждал в гостиной в своем новом костюмчике.
Я мог бы, в конце концов, возненавидеть зачавшего меня мужчину. Мог бы ужаснуться. Мог бы захотеть, чтобы никто и никогда не рассказывал мне о нем. Но Джереми был прав. Получить шанс... кто знает...
— Ну? — спросил он.
— Ладно.
— Будем искать ее вместе?
— Да.
Он откровенно обрадовался.
— Здорово!
Я не был так в этом уверен, но сдержался.
— Вы не могли бы приехать сегодня вечером? — спросил он. — Я позвоню и скажу ей, что вы приедете. — Долговязый Джереми нырнул в телефонную кабинку, все время тревожно не сводя с меня глаз, чтобы я вдруг не передумал и не удрал.
Однако звонок не обрадовал его.
— Впустую, — сказал он. — Я говорил с сиделкой. Миссис Нор плохо себя чувствовала сегодня, и они сделали ей укол. Она спит. Посетителей не пускают. Позвоню завтра.
Я испытал облегчение. Он заметил.
— Вам-то хорошо, — сказал я. — Но как бы вам понравилось, если бы вы, того гляди, узнали, что своим существованием обязаны коротенькой встрече вашей матушки в кустах с молочником?
— Вы так думаете?
— Что-нибудь в этом роде. Ведь так должно быть, верно?
— Все равно... — неуверенно сказал он.
— Все равно, — безропотно согласился я, — узнать хочется.
Я отправился к стоянке, думая, что Джереми свое дело закончил, но, как оказалось, я ошибался. Он шел за мной, но медленно, так что я обернулся и подождал его.
— Насчет сына миссис Нор, — сказал он. — Его зовут Джеймс.
— И что?
— Я просто подумал, что вы могли бы поехать к нему. Узнать, почему его лишили наследства.
— Вы просто подумали…
— Мы же вместе работаем, — торопливо добавил он.
— Могли бы и сами поехать, — предложил я.
— Н-нет, — сказал он. — Как адвокат миссис Нор, я начну задавать вопросы, которых задавать не должен.
— А я смогу увидеть, как птичка этого самого Джеймса будет отвечать моей.