Высшая школа целительства
Шрифт:
Утром в пять часов Алька заварила себе большую кружку кофе и выползла на сестринский пост. Разложить таблетки, приготовить градусники, сделать записи. Времени хватило в обрез. Выполнив все, что положено юной медсестре, Алька бегом поднялась в реанимацию посмотреть на своего Джон Доу.
– Альк, ты с утра тут как ясно солнышко!
– Артур, коварный. Ты снова комплементы раздаешь. Ой, не к добру!
– Алька улыбнулась и спросила, мотнув головой в сторону Джона Доу.
– Как он?
– Стабильный. Но его выхаживать надо. А когда еще полиция родственников найдет...
– Он в себя приходил?
– Алька увидела, как приятель покачал головой, и прошептала.
–
– Мать Тереза ты наша.
– Артур приобнял девушку.
– Ты бы хоть раз выспалась, а... Сидеть она придет...
Девушка чмокнула колючую небритую щеку и побежала сдавать дежурство. Денек предстоял еще тот.
Алька с дежурства плелась на учебу еле переставляя ноги. И снова привычной тенью пробралась на занятия. Слава всем богам и божонкам, сегодня их группа занималась одна безо всяких параллельных групп. Кафедра поликлинической терапии распахнула свои гостеприимные двери для студентов с ходу загрузив их кучей проверочных и самостоятельных работ. Бумажки... Бумажки и снов бумажки. Все обучение студентов на этой кафедре можно было охарактеризовать тремя словами: нудно, долго, заумно. И ни одна из этих характеристик не вызывала желания погрузиться по самую макушку в «увлекательный» мир поликлинической науки. Студентов разделили по парам и подсадили в кабинеты к участковым терапевтам. Можно представить себе радость врача, которого сносят пациенты за дверью, без медсестры (их вечно не хватает) и в довесок два недоучки, которым что-то нужно попытаться объяснить и показать. Конечно врачи спешили отпустить ребят скорее с занятий, просто для того, чтобы они не путались под ногами. И стайкой счастливые студенты бежали по своим делам мысленно и вслух вознося благодарности таким добрым «дяденькам и тётенькам». Так что цикл был длинный, ненапряжный и просто расслабляющий. И не было никаких потрясений душевных и физических на протяжении всего обучения.
После занятий каждый день как по расписанию Алька бежала в больницу даже если у нее не было дежурства. Садилась в палате, куда перевели ее Джона Доу и читала ему вслух книги. Пушкин, Есенин, Асадов... Альке нравилось думать, что этот почти Шон Коннери не приходит в себя вовсе не из-за перенесенной кровопотери, а из-за какого-то загадочного происшествия. Девушка напридумывала себе фантастических историй с участием ее любимого пациента. Она рассказывала безмолвному слушателю все свои беды и горести. Зачем-то рассказала, что стесняется показаться неглупой в универе. И поделилась своими непонятными проблемами с Владом. Альке казалось, что он все-все слышит и понимает. Только в себя никак прийти не может.
Родственников Джона Доу так и не нашли. Полиция объявила потеряшечку в розыск, но никто не спешил узнавать этого возрастного красавчика. Правда с каждым днем с него сходил внешний лоск, незнакомец похудел и осунулся. Под глазами залегли глубокие тени. Алька сама обмывала его, перестилала белье, разминала спину и ноги. И больше всего на свете она боялась, что этого загадочного пациента переведут в какой-нибудь интернат.
Елена Аркадьевна не разделяла такого энтузиазма в выхаживании лежачего больного со стороны дочери, но спорить с ней не стала, предпочитая давать своим детям самим наступать на грабли. Сама решила, вот пусть сама и отвечает - такого принципа придерживалась матушка.
У Альки приближалось время государственного экзамена и в качестве удара судьбы, о котором орала интуиция девушки накануне, прозвучало предупреждение матери о том, что незнакомца все-таки перевезут в интернат. Алька рыдала в ванной комнате. Она прекрасно понимала, что без должного ухода лежачие больные быстро умирают от осложнений. Ей совершенно непостижимым образом стал дорог этот такой непонятный больной. Глядя на себя с распухшим носом, красными глазами и прозрачной каплей на кончике носа, Алька начинала жалеть уже саму себя и пыталась самоубедиться, что она все-таки справится со всем и спасет весь мир и всю вселенную. Вот именно так, с мокрым носом возьмет и спасет.
– Так, рева-корова. Хватит рыдать. Тебе на дежурство сегодня. И не позорь меня, ты же сильная девочка.
– Елена Аркадьевна вытерла бумажным платочком глаза дочери, увидела мокрый нос, поморщилась.
– Ну-ка, давай сморкайся.
Дочь послушно выполнила ценнейшие указания матери.
– А теперь быстро умылась, привела себя в порядок и пришла на кухню. На работу вместе пойдем.
Алька привела себя в относительный порядок и приволоклась на кухню, где ее уже ждал полезный завтрак.
Мать пила травяной чай и смотрела на все еще расстроенную дочь.
– Алевтина, послушай меня.
– поставила кружку на стол и села рядом.
– Мы не всесильны. Иногда мы ничего не можем сделать, чтобы помочь человеку. И тогда нужно просто отпустить. Это сильнее тебя, сильнее твоих знаний, твоих сил. Твой Джон Доу прожил столько только благодаря тебе, твоему уходу. Но пойми меня, маленький, ты ему помочь не сможешь, поэтому отпусти его.
Елена Аркадьевна чмокнула Альку в лоб и пошла одеваться. Алька невидящим взглядом уставилась в окно:
– А я против того, чтобы людей отпускать тогда, когда они не готовы уйти. А мой Джон еще не готов. И я это знаю точно.
Последнее дежурство перед экзаменом Алька провела за повторением материала и к своему больному пошла прощаться уже под утро. Это был его последний день в отделении Елены Аркадьевны. Алька набрала в тазик теплой воды, вспенила жидкое мыло для лежачих. Расстелила клеенку под Джоном, стала обмывать губкой и сушить махровым полотенцем, растирая до красноты. Все время, пока она его мыла, растирала и смазывала специальным кремом, который сама же и купила, все это время она с ним говорила, рассказывала про свой сегодняшний день, говорила о том, что послезавтра у нее экзамен, а уже сегодня днем его увезут, и она больше не сможет к нему приходить. И что она очень-очень хочет, чтобы незнакомец поправился, аж от всей своей души и от всего сердца. И что ей очень хочется чуда. Конкретного чуда для конкретного Джона Доу.
Пришло время прощаться, и Алька последний раз поправила тонкое больничное одеяло, подняла взгляд на лицо уже мало похожего на Шона Коннери мужчины, и столкнулась с абсолютно черными глазами, внимательно глядящими на нее. Алька метнулась к лицу пациента, положила быстро пальцы на сонную артерию.
– Как вы себя чувствуете? Вы понимаете меня? Как вас зовут?
Мужчина попытался улыбнуться и хрипло проскрипел:
– Игнас... Игнат.
Алька широко улыбнулась.
– Игнат значит. Надо маме сказать.
– И она поспешила к выходу из палаты, однако ее остановила рука Игната, которой он обхватил запястье девушки.
Алька тут же склонилось к нему.
– Что-то случилось? Вам что-то нужно?
Игнат слабо улыбнулся, прошептал: - Теперь уже ничего.
– И закрыл глаза.
Алька выскочила из палаты Игната и, на крыльях предвкушения шока у всех от удивительной новости, понеслась в ординаторскую. Если день начинается так хорошо, то он просто обязан быть таковым до самого вечера. Елена Аркадьевна никак не могла поверить в случившееся. Быстро собрали консилиум и, признав чудо чудом, перевод в интернат быстренько отменили.