Высшей категории трудности
Шрифт:
Шакунов: Да, но мы действовали вполне сознательно. Как ни странно, но мы дошли до избушки, потому что путь по ущелью был очень труден. И потом ведь среди нас были раненые. Если бы путь по ущелью был полегче, мы бы наверняка соблазнились привалом, и тогда неизвестно, чем бы все кончилось.
Прокурор: Вы все время шли по реке?
Шакунов: Мы шли по Соронге, на берег не выбирались ни разу. Уже через полкилометра ветер почти стих, во всяком случае это был уже не ураган. Зато снег стал глубже, местами доходил почти до пояса. Мы буквально
Постепенно мы вышли из зоны урагана. Наконец, на восточном склоне небосвода, я хорошо это помню, мы увидели луну. Потом ущелье стало глубже, пошли почти отвесные берега, и снова потемнело, идти стало трудно. В каньоне опять подул сильный ветер. Здесь снегу было мало, но зато мы часто скользили по льду и падали. Во многих местах в каньоне над головой висели снежные карнизы, в таких местах я подгонял ребят шепотом, запрещал говорить громко. Боялся обвалов.
Прокурор; Мороз был сильный?
Шакунов: Мороз был не больше десяти градусов. Это нас и спасло.
Прокурор: Но ведь вы шли полураздетые, без лыж и обуви…
Шакунов: У нас на ногах была береста. Идти по глубокому снегу без лыж, конечно, трудно. Помогал ветер, он дул нам в спину и потом — мы двигались.
Прокурор: Говорят, что вы единственный сохранили присутствие духа и взяли на себя обязанности командира?
Шакунов: Просто я лучше всех понимал, что наше спасение в движении. Нам нужны были крыша и стены, нам нужен был огонь, чтобы спасти раненых.
Прокурор: Какой силы был ветер?
Щакунов: Баллов десять-двенадцать. Мы, собственно, потому и пошли к избушке, что в этом случае ветер нас подгонял. А против ветра к палатке или даже к лабазу нам всем, особенно раненым, было не дойти. Даже Глеб не дошел.
Прокурор: Сосновский плохо рассчитал свои и ваши силы. Вы согласны со мной?
Шакунов: Отчасти. Если бы не точность и пунктуальность Глеба, разве мы нашли бы эту затерявшуюся среди притоков Соронги крошечную избушку? Кто из нас, кроме Глеба, мог так дотошно выспросить у лесоруба приметы? Кто, кроме него, мог запомнить такие мелочи, как торчащий из обрыва валун, ель с обломанной верхушкой. А именно эти мелочи и помогли нам почти сразу найти избушку.
Прокурор: Вам выпал счастливый случай: в избушке оказались продукты…
Шакунов: Может быть нам и повезло, что хозяева избушки оказались запасливыми — там были дрова, кусок оленины и горох. Но не это главное! Продуктов было мало, мы сидели на голодном пайке. Оленину Толя разделил на две половины, потом каждую половину на четыре, затем он делил снова и снова. Острил что-то про бесконечно малые величины, превращающиеся при помощи ножа в мнимые. А гороху было килограмма два, в день каждому доставалось грамм по пятьдесят.
Лучшим лекарством, я думаю, была работа. Все, кто в состоянии был ходить, ходили и работали. Работа отгоняла мрачные мысли, и мы все время придумывали себе работу.
Больше, чем продуктам, мы обрадовались топору. С утра до позднего вечера, натянув на себя все, чти можно было надеть, мы попеременно рубили сухостой и таскали к избушке дрова. Топить нужно было круглосуточно. В избушке было полно щелей, да и дымоходом служила просто дыра в крыше.
Прокурор: Вы верили, что Сосновский придет по вашим следам?
Шакунов: Да, верили. Но уже к концу первого дня мы начали готовиться к обратному маршу, к лабазу, а если удастся пройти — к палатке. Идти решили втроем: Толя Броневский, Коля Норкин и я. Неля с Васей Постырем не могли идти, а Люся должна была за ними ухаживать.
Прокурор: То есть вы решились на второй раскол группы?
Шакунов: Да, и во второй раз мы решились на это сознательно, любое другое, может быть, более трезвое решение было для нас невозможным. Мы не могли оставаться в избушке, не попробовав пробиться к лабазу или палатке. А еще точнее, мы должны были убедиться, что с Глебом ничего не случилось и что он действительно ушел в Бинсай. Мы, в сущности, повторили бы ошибку Глеба, но эта ошибка была для нас единственно возможным решением.
Прокурор: Вы предполагали, что Сосновский ушел в Бинсай? Зачем?
Шакунов: Он знал, что среди нас двое раненых, которым нужна медицинская помощь. Он мог рискнуть пойти в одиночку потому, что в лабазе были лыжи и продукты.
Прокурор: И вы считаете, что это реально — добраться от Раупа до Бинсая в одиночку без палатки и спального мешка?
Шакунов: Для Глеба — реально. Когда он не пришел к нам, мы решили, что он пошел вызывать вертолет.
Прокурор: Да, это логично. Не могли же вы убеждать себя в том, что он погиб. А как отнеслись остающиеся в избушке к вашему уходу? Ведь они понимали, что вы можете и не вернуться…
Шакунов: Оставшиеся отдали нам все теплое, что было на них. Из лозняка мы сплели снегоступы. Идти в них было неудобно, но зато они держали на снегу.
Прокурор: Пройти ущелье в обратном направлении вам, конечно, не удалось?
Шакунов: Не удалось. Сильный ветер, который нас подгонял во время отступления к избушке, теперь нам мешал. Сказывались также усталость и обморожения. Мы часто прятались за камни и отдыхали.
Прокурор: И много вы прошли?
Шакунов: К двум часам прошли только треть пути. Через три часа должны наступить сумерки. Мы могли или вернуться или идти вперед в надежде добраться до палатки.
Прокурор: И вы вернулись?
Шакунов: Вернулись. Что творится на перевале, мы не знали. Найдем ли мы там палатку — тоже не знали. Но зато мы знали, что нашего возвращения ждут трое наших товарищей в избушке. И мы вернулись.
Прокурор: Больше вы не делали попыток пройти ущелье?
Шакунов: На следующий день мы повторили попытку, но с тем же успехом. Правда, на этот раз мы дошли до половины ущелья, но не смогли преодолеть свежий обвал. Снег был рыхлый, и наши снегоступы нас не держали.