Высший генералитет в годы потрясений Мировая история
Шрифт:
Правительственное сообщение о смерти в ночь на 31 октября от паралича сердца после операции председателя Реввоенсовета М. В. Фрунзе имело эффект взорвавшейся бомбы. В связи с внезапной кончиной сорокалетнего полководца по Москве поползли глухие слухи. Обильные публикации в газетах — довольно туманное заключение об операции, беседа с профессором Грековым, участвовавшим в операции, а также воспоминания друзей и соратников, протоколы обеих консультаций у постели больного — должны были развеять сомнения и дать исчерпывающие ответы на возникшие у общественности вопросы. Но слухов от этого не поубавилось — опубликованные материалы были противоречивыми и еще больше усиливали подозрения.
Как и описывается
Надо ли было продолжать операцию, когда обнаружилось, что больной плохо засыпал, наркоз на него действовал слабо? Тем более убедившись, что язва зарубцевалась? Это невероятное для опытных врачей решение можно объяснить только давлением извне — такова точка зрения известного историка Роя Медведева. Он приводит такой аргумент: вопрос о болезни Фрунзе обсуждался даже на Политбюро, причем именно Сталин и Ворошилов настаивали на проведении операции.
Случайно-нелепой или скрыто-загадочной была смерть полководца?
«Обстоятельства, связанные с неожиданной смертью М. В. Фрунзе после сравнительно несложной операции, а также крайне путанные объяснения врачей, проводивших эту операцию, вызвали недоумение в широких партийных кругах, — пишет Р. Медведев. — Иваново-вознесенские коммунисты требовали даже создать специальную комиссию для расследования причин его смерти. В середине ноября 1925 года под председательством Н. И. Подвойского состоялось также заседание правления Общества старых большевиков по поводу смерти М. В. Фрунзе. На это заседание был вызван нарком здравоохранения Н. А. Семашко. Из доклада Семашко и его ответов на заданные вопросы выяснилось, что ни лечащий врач, ни проф. В. Н. Розанов не торопили с операцией и что многие участники консилиума не были достаточно компетентны. Все дело шло не через Наркомат здравоохранения, а через Лечебную комиссию ЦК, во главе которой имелись люди, о которых Семашко отозвался весьма неодобрительно. Выяснилось также, что перед консилиумом В. Н. Розанова вызывали к себе Сталин и Зиновьев. От Семашко же стало известно, что уже во время операции от слишком большой дозы наркоза возникла угроза смерти Фрунзе на операционном столе…»
Правление Общества старых большевиков после обсуждения этого вопроса в своем решении подчеркнуло безобразное отношение к старым большевикам. Было даже условлено довести это решение до сведения съезда партии. Но на очередном XIV съезде, который состоялся в декабре 1925 года, вопрос об обстоятельствах смерти Фрунзе не обсуждался.
Б. Бажанов был не прав, утверждая, что после кончины Фрунзе его жена покончила с собой. Она умерла через год от туберкулеза, от которого лечилась в Крыму, когда мужа увезли на операцию. Скорбную весть ей доставил специально посланный в Крым адъютант Фрунзе Сиротинский, с которым она приехала в Москву на похороны.
Последнее желание полководца о захоронении его в Шуе было доложено генсеку. Однако он распорядился по-иному: похоронить у Кремлевской стены.
Не по своей воле лег Фрунзе на операционный стол, лишившись жизни. И после смерти им продолжали распоряжаться другие.
Часть 4
Шел под красным знаменем
Дважды похороненный. — Гроб на заводском дворе. — Что установила эксгумация. — Стреляли свои. — Миф о железнодорожной будке. — Куда потянулись нити. —
С некоторых пор кладбищенский сторож стал замечать, что в его отсутствие кто-то шарит по закуткам покосившейся от ветхости избушки. Исчезала одна снедь, которой иногда делились родственники усопших, прося смотрителя смиренной обители подобрать для погребения отошедших в мир иной место посуше да поухаживать за дорогим холмиком. Время было смутное, шел девятнадцатый год, в самом разгаре братоубийственная война, вырывающая из родных гнезд сотни тысяч людей и разбрасывающая их по белу свету — кто знает, придется ли когда прийти снова на могилку, помянуть добрым словом родителя, брата, сестру, мужа.
Сторож никому не отказывал, по-христиански близко к сердцу принимая боль убитых горем родственников. Бывало, иной раз тайком от властей хоронили и лиц, к которым большевики не очень благоволили. Полуглухой смотритель не препятствовал и этому, считая, что после смерти все равны. Не закапывать же убиенных в грязном овраге или в другом непотребном месте только за то, что они придерживались иных идеологических взглядов. Лояльное отношение сторожа к нарушителям распоряжения городских властей о недопущении захоронения на городском кладбище лиц, принадлежавшим к эксплуататорским сословиям, щедро вознаграждалось. Конечно, по весьма скромным возможностям того голодного времени.
Свою сторожку кладбищенский смотритель всегда оставлял открытой. И вот, пользуясь его доверчивостью, кто-то стал одалживать то кусок хлеба, то связку воблы, то круг колбасы. Как-то раз, обнаружив очередную пропажу, старик не на шутку рассердился и решил устроить засаду. Почему-то он был уверен, что это дело рук дезертира, скрывавшегося поблизости. Весь город знал старика, и вряд ли кто-либо из жителей посмел бы унести из его жилища последнюю краюху хлеба.
Каково же было удивление старика и его добровольных помощников, когда вместо ожидаемого бродяги-дезертира перед ними предстал дрожащий от страха низкорослый, отощавший от недоедания мальчишка лет двенадцати-четырнадцати. Он оказался беспризорником, пережившим смерть родителей, бродяжничавшим по городам и селам, добывающим скудное пропитание то попрошайничеством, то воровством. Одинокий полуглухой старик сжалился над прибившимся к сторожке найденышем, приютил его у себя. Мальчишка сначала со страхом наблюдал за занятием своего спасителя. Потом пообвык и вскоре стал помогать старику.
Чего только не насмотрелся мальчишка-приблуда на кладбище! Хоронили по-разному. Бывали случаи, когда терявшие сознание матери падали в обмороке с края могилы прямо в свежевырытую черную яму, некоторых невозможно было оторвать от крышки гроба. Много леденящих душу картин безутешного человеческого горя промелькнуло перед глазами подростка, немало скорбных процессий увидел он, открывая ворота кладбищенской ограды. Хоронили здесь разных людей — старых и молодых, красноармейцев и детей, больших начальников и скромных обывателей. И все же одни похороны особо врезались ему в память.
Было это в сентябре 1919 года. Перед обедом на кладбище пришла группа красноармейцев с лопатами. Облюбовав место на песчаном грудке, принялись за работу. Крутившийся возле них парнишка слышал разговоры, которые вели между собой красноармейцы во время перекуров. Говорили о поезде, на котором везут убитого командира. Прибытие поезда ожидалось к вечеру. Бойцы, недовольные малопривлекательным занятием, вполголоса поругивали командиров: пассажирский поезд прибывает обычно утром, вечером приходит товарняк, не повезут же на нем убитого — больших военных начальников, даже мертвых, возят обычно в их собственных вагонах. По всему видно, красноармейцы обслуживали какой-то высокий штаб, отсюда их хорошая осведомленность в том, кому что положено даже после смерти.