Выстрел купидона
Шрифт:
– Куда Верку задевали.
– Сейчас узнаем.
В трубке возник другой, женский, знакомый голос - оказывается, за шесть лет память о нем не совсем выветрилась.
– Меня зовут Зоя Платоновна… - начала Зоя, но тут же голос в трубке ее перебил.
– Как же, как же… неужели не помним? Мы вас помним. К вам еще в прошлом году письмо приходило, мы его переслать хотели, но закрутились. Борис, где письмо?.. Ну вот, не знает. Да, я вас все спросить хотела, ванна у вас всегда засоряется, или вы чего-нибудь туда положили? Знаете, мы совершенно измучились…
– Простите, -сказала Зоя Платоновна.
– Вы не знали такую Веру Семеновну Спесивцеву…
– Это она по мужу Спесивцева, - подсказала бабушка Люба.
– А мы-то Тяжные.
– Боря!
– раздалось в трубке.
– Ты знал Спесивцеву? Она жена режиссера, да?
– Нет, наверное, она жила в нашей квартире после войны.
– Боря, откуда ты помнишь, кто жил у нас после войны? Вообще-то он не может знать, потому что сначала я сюда прописалась, а потом он. Он три года никак не решался оставить свою Милочку… Ну ладно, два, это уже теперь не важно. Я ту комнату в семьдесят третьем получила и буквально три года жила одна, не зная, что со мной случится завтра, вы представляете…
– Значит, Веру Семеновну вы не помните?
Потом Зоя Платоновна дозвонилась и до второй половины сменщиков, до тех, кто занимал до обмена большую комнату. Они тоже не смогли припомнить ни Веру, ни ее мужа.
– Значит, неживая, - уверенно, даже с каким-то облегчением сказала бабушка Люба.
– Иначе бы весточку подала. Ну как можно родной сестре весточку не подать?.. Я уж и на телевидение, в передачу «Ищу тебя» записалась. Да там, поди, у них очередища - жуть!
– Хорошо, - сказала Зоя Платоновна, которая не любила оставлять дела недоделанными.
– Пошли в домоуправление.
В домоуправлении, хоть там Зою Платоновну знали, добыть какие-нибудь сведения оказалось нелегко. Старые домовые книги уже ушли в архив, а в тех, что велись с шестидесятых годов, никаких следов Спесивцевых не было.
Бабушка Люба робела в домоуправлении перед накрашенными девочками, дергала Зою за рукав и говорила: «Ну пошли, что ли? Бог дал, Бог взял, понятное дело».
– Давайте думать, - сказала Зоя Платоновна учительским голосом юной паспортистке Шурочке.
– Бесследно человек исчезнуть не мог. Прежде чем поднимать дела в архиве, поглядим, нет ли другого пути, более простого.
– Угу, - сказала Шурочка, разворачивая бутерброд.
– Я тут сама новенькая… А вдруг их… того?
– замерла она вдруг, не донеся бутерброда до рта.
– Тогда ведь еще Сталин жил. Я думаю, пропасть тогда было легко. Раз, два - и вы пропали.
– А ты не думай, если дура, - не выдержала бабушка Люба.
– Я и без тебя уж думала про это. Но тогда бы и меня за компанию сгребли. Хотя бы на допрос какой свозили. А так - и я, и прочая родня спокойно проживали - без твоих гулагов…
– К тете Соне сходите,-сказала другая паспортистка.
– Если она не знает, никто не знает. Сколько лет прошло, можно сказать, два поколения.
Тетя Соня, которая проработала в домоуправлении всю жизнь, нашлась на лавочке у третьего подъезда. Делать тете Соне было нечего, а память у нее была уникальная, если бы не жизненные обстоятельства, быть бы ей математическим академиком.
Зоя Платоновна подсела к ней, знаком велела сделать то же бабе Любе и тут же напустила приезжую бабушку на местную. Сама только слушала. Со стороны, наверное, выглядело это идиллически: две бабушки и женщина средних лет сидят на лавочке, поглядывают на детишек, которые резвятся неподалеку. В самом же деле шло расследование давнишней тайны - исчезновения семьи Спесивцевых, в первую очередь гражданки Спесивцевой (предположительно, в пятидесятые годы).
И, разумеется, тетя Соня все вспомнила.
– Знаю, - сказала она.
– Уехали.
– Вы уверены в этом?
– спросила Зоя Платоновна.
– Как в твоем, Зоя, существовании, - сказала тетя Соня.
– Мне надо только глаза закрыть, как книжку перелистать, и я вижу картинку.
– Ну и как?
– спросила баба Люба.
– Как тебе моя сестра?
– Сейчас-то она, наверное, женщина пожилая, - сказала Соня.
– Преклонных лет. А тогда была видная баба.
– Настоящая красавица, - сказала бабушка Люба.
– Я на нее совсем не похожа.
– Нет, ты непохожая, - согласилась тетя Соня.
– Ты мелкая будешь и смуглая кожей. Нет, совсем непохожая. Та лучше была.
– Значит, уехали?
– спросила Зоя Платоновна.
– Но куда, когда?..
– Знаю! Как же не знать. Он ко мне с паспортами пришел. Я как раз закрываться хотела, домой спешила, осенью это было, дай бог памяти, думаю, что в сорок восьмом. Как раз реформа где-то рядом была. Вот, говорит, уезжаем на юг, в теплые края, надо, говорит, для моей Верочки теплый воздух, а то у нее легкие слабые. Как сейчас помню - странно это было.
– Что странно?
– спросила Зоя Платоновна.
– Я бы и не запомнила. Даже с моей памятью. Мало ли кто уезжает и приезжает - у нас десять домов, а сейчас и еще больше. И прожили они не то чтобы долго. Года два-три, не больше. Я ее замечала за красоту, а его и не замечала, а когда с паспортами пришел выписываться, я вгляделась, потому что странно мне стало, чего такой колобок такую кралю охмурил.
– Вот я ей и говорила, - вставила бабушка Люба, - чего ты в нем нашла? А она мне: убежала бы, да не пускает. Он меня живой не выпустит.
– А впечатления не производил, - ответила тетя Соня.
– Впечатление производил мирное, бухгалтерское, у нас такой бухгалтер раньше был, Иван Иванович, не помнишь, Зоя? Да нет, куда тебе - ты у нас только шестой год живешь. Но я тогда к нему пригляделась - думаю, вот бывает любовь, воистину, что козла полюбишь. И вроде он не так чтобы богатый или жулик. Не производил впечатления.
– Нет, не производил, - сказала бабушка Люба.
– Но по сравнению с нашей жизнью очень даже не бедный. Я когда рассказывала, некоторые Верке очень завидовали.