Выстрел в Орельей Гриве
Шрифт:
— Вот, может, поинтересуетесь! — Белозеров положил на стул перед ним несколько фотографий.
Корнилова поразило выражение глаз на простоватом, тронутом тенью щетины лице убитого. Казалось, они продолжали жить и ждали ответа: кому это понадобилось стрелять в него, кому он помешал?
Вздохнув, Корнилов сложил фотографии и передал капитану.
— Вот что, Александр Григорьевич, — сказал он, помолчав, — вы сами-то что думаете по поводу убийства? Может быть, охотники?
— Мы с Юрием Евгеньичем прикидывали эту версию. Случайный выстрел? Возможно!
— Ну вот и проверьте всех охотников, с общественными инспекторами потолкуйте. — Игорь Васильевич говорил все это не слишком уверенно, потому что его смущала одна деталь, никак не укладывавшаяся в вариант «охота»: попутчик. Не мог он пройти мимо убитого и не заметить его! Значит, заметил и скрылся. Ну, может быть, и не скрылся, да молчит. Почему? Чего испугался? А может быть, он не только попутчик?..
— Александр Григорьевич, лыжи какой марки? — неожиданно спросил он капитана.
— У убитого, что ли?
— Ну да. У кого же еще?..
— У него лыжи очень хорошие, товарищ подполковник, гоночные. Финские. Марка «Карху». «Медведь», значит.
— Хорошо смазаны?
Белозеров только руками развел:
— Не поинтересовался, даже не подумал, что понадобится.
— У вас есть опись вещей убитого?
Белозеров протянул листок.
Опись была составлена толково — точно и очень подробно.
Корнилов обратил внимание, что среди денег была сторублевая бумажка. Такими деньгами только долг отдавать! Ведь в деревенском магазине могут и не разменять, если за покупками пойдешь. В карманах убитого не обнаружили ни спичек, ни сигарет. Вообще, кроме носового платка и ключей, не было самых обыденных мелочей, которые, как правило, можно обнаружить в карманах у каждого. Так случается, если человек собрался в дорогу неожиданно. Схватил, что было под рукой, переоделся — и в путь.
— Вот еще что надо проверить, Александр Григорьевич, — не было ли вчера или позавчера во Владычкине выдающихся событий: свадеб, крестин, похорон. Похоже, что лыжник внезапно получил какое-то известие, собрался за пятнадцать минут, сунул в карман деньги, бутылку коньяка — и в путь…
— Умереть — так никто не умер, — наморщив лоб, ответил Белозеров. — А насчет рождений и свадеб — это я проверю… — Он усмехнулся: — Да жениться там некому. Одни старухи.
«Чего он все время лоб морщит? — подумал Корнилов. — И так старше своих лет выглядит. Надо будет ему как-нибудь сказать об этом. В шутку. Чтоб не обиделся».
Белозеров позвонил на Мшинскую участковому Рыскалову.
Оказалось, что никаких примечательных событий во Владычкине не произошло. Участковый по своей инициативе побеседовал со многими мшинскими охотниками и с председателем охотничьего общества: было похоже, что охотников в эти дни в лесу не видели.
— Ладно, хватит штаны просиживать, — поднялся Корнилов. — Еду во Владычкино. Сколько там до егеря и лесника?
— Километра три. Лыжи мы вам приготовили. Рыскалов ждет на Мшинской.
4
—
— Вот с древней и начнем. Кстати, почему все говорят: «у нас во мхах», «к нам во мхи»? Эта деревня ведь Владычкино называется?
— Да как вам сказать, места такие — болота, мхи. И станция Мшинская. Мхи да мхи.
Деревня выглядела пустынно. Лишь кое-где из труб вился еле заметный дымок. В морозном воздухе плавали едва уловимые запахи только что выпеченного хлеба. Откуда-то издалека, наверное со станции, ветер донес гудок паровоза. «Какая тишина тут», — подумал Корнилов.
Они поднялись на крылечко. Возле дверей стоял веник, и Корнилов обмел снег с ботинок. Передал веник лейтенанту. Тот обметал валенки долго, старательно.
Участковый постучал.
— Не заперто! — крикнули в глубине дома. Голос был звонкий, и Корнилов решил, что кричит ребенок.
Натыкаясь друг на друга, они прошли через темные сени. В избе было тепло, кисловато пахло квашней. Корнилов еще с порога заметил слабенький огонек в розовой лампадке перед иконой.
— Будьте добреньки, заходите!
Навстречу им шла чистенькая старушка в темном платье и белом, синими горошинами платочке.
— Какие мужички-то в гости ко мне пожаловали, — ласково сказала она. — Да никак один-то городской. Ай, да никак второй с погонами, военный!
— Здравствуйте, Надежда Григорьевна, — поздоровался Корнилов и подумал: «А старушка-то общительная. Наверное, мно-о-ого знает. Если не ханжа». Ему иногда встречались старушки, которые ни о чем другом, кроме своих старых обид, говорить не могли.
— Вон вы какие проворные, — удивилась старушка. — И как величать меня, знаете!
Глаза у Надежды Григорьевны были добрые и какие-то, как показалось Корнилову, снисходительные. Словно бы она знала о твоих грехах и слабостях и заранее прощала тебя.
Старуха показала им, где раздеться, и усадила на большую лавку около русской печки, а сама осталась стоять. Маленькая, сухонькая, она смотрела на гостей внимательно и заинтересованно. Оттого что она стояла, а они сидели перед ней, словно школьники перед учительницей, Корнилов почувствовал неловкость.
— У нас разговор к вам, Надежда Григорьевна, — сказал он. — Посидим, поговорим…
— Ты говори, милой, говори, — замахала рукой старушка. — Я стоя-от лучше разумею. Да и насиделась я в жизни, насиделась…
— Да садитесь вы, садитесь, — с легким раздражением сказал участковый, но Игорь Васильевич неодобрительно посмотрел на него, и лейтенант замолчал.
— Мы с Василием Васильевичем из милиции. Хотим кое о чем порасспросить вас.
Надежда Григорьевна кивнула:
— Василя-от я знаю. Со Струг он. Полины Рыскаловой сынок. Моей свояченицы.
Лейтенант заерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но не сказал.