Вьюга теней
Шрифт:
Звонг, звонг. Звонг, звонг.
Шаги неизвестного приближались, и я заметался, ища, куда бы спрятаться. Вот так всегда бывает – никогда не стоит зарекаться. Видать, Сагот меня услышал и решил пошутить, потому как единственное место, где сейчас можно спрятаться,– ниша в пирамиде. Раздумывать некогда, вот-вот неизвестный звонарь окажется рядом, и тогда тьма знает что случится. У меня только нож, и веры в свою способность отбиться от неизвестно чего не так уж и много. Ниша оказалась достаточно просторной, и я без всяких помех в ней поместился. Гриб пришлось убрать в сумку, свет выдавал мое присутствие. Мир вокруг меня погрузился во мрак.
Звонг, звонг – шаги все ближе и ближе.
Внезапно из тьмы проступили стены пирамиды, находящейся как раз напротив меня. Неизвестный звонарь нес факел. А затем я увидел этого парня.
Вновь заслышав звон, я, уже не раздумывая, забрался в очередную пирамиду, и шут-покойник опять меня не заметил. Еще четырежды мне приходилось прятаться от патрулирующих Костяные залы созданий.
Кости, горами сваленные вдоль стен, уже как-то перестали смущать и пугать, не до того мне было. Теперь у Гаррета-тени лишь одна забота – не нарваться на Звонарей.
Костяные пирамиды прянули в стороны, и я очутился… Наверное, это можно было назвать площадью. Совершенно свободное пространство без всякого намека на кости. Грибок-огонек давал немного света, поэтому пришлось идти вперед наугад, надеясь, что поблизости нет Звонарей. В самом центре площади находилась статуя. Пожалуй, здесь следует сказать, что моя нижняя челюсть чуть было не отбила мне ноги – настолько неожиданным оказалось представшее моему взору творение.
Мне довелось лицезреть саму Смерть. Она казалась вырезанной из единого куска кости, по своей структуре и ослепительной жемчужной белизне очень напоминающей бивень мамонта. Правда, размер статуи немножко смущал. Шесть ярдов в высоту – это вам не шутка. Либо материал всего лишь напоминает драгоценную кость, либо раньше мамонты были немножечко больших размеров, а теперь измельчали от голодухи и плохой жизни в Безлюдных землях.
Смерть сидела на массивном троне, сложенном из человеческих костей. Ее босые ноги опирались на огромный череп, который, как и статуя с костяным троном, тоже являлся частью монументальной скульптуры. Смерть была облачена в простенькое платье без рукавов, более приличествующее обычной крестьянке, идущей на местный праздник сбора урожая, а не Королеве Жизней и Судеб. Лицо скрыто под полумаской-черепом, и для стороннего наблюдателя остаются видны только полные губы (сейчас крепко сжатые и напряженные) и идеальный подбородок. Пышные белесые волосы рассыпаны по обнаженным плечам. Мастерство скульптора не вызывает никаких сомнений, волосы кажутся настоящими, фигура – почти что живой. Обычно в храмах служанку Сагры – Смерть всегда изображают с оружием (косой или серпом на длинном древке-посохе), здесь же ничего такого не было. В руках женщина держала букетик цветов. Изящные длинные пальцы аккуратно сжимают нежные бледные нарциссы – символ смерти и забвения. Но больше всего меня поразили ее глаза, а точнее, их отсутствие (ведь всем известно, что Смерть слепа, но никогда не ошибается в своем выборе). Два темных провала в маске-черепе, казалось, наблюдали лишь за мной одним, словно говоря, что недалек тот срок, когда и мои кости окажутся рассортированными в залах восьмого яруса. Не могу сказать, что мне было уж очень страшно. Смерть никогда не пугает тех, за кем приходит. Зачем пугаться? Мы в любом случае окажемся ее призом. Сколько бы мы ни поганили воздух, конец всегда один – ее приход. С нарциссами или с косой, не суть важно. Даже бессмертные, даже боги в конечном итоге будут ее, это всего лишь вопрос времени, а Смерть умеет ждать. Вечность научила ее терпению, и рано или поздно все попадут под ее всевидящий и в то же время незрячий взгляд.
Ох уж эти глазницы! Не знаю, кто посмел изобразить Смерть, не знаю, кому удалось изобразить ее НАСТОЛЬКО живой, но это был, несомненно, один из Величайших Мастеров Сиалы. Черные провалы полумаски-черепа действительно оказались всевидящими. Куда бы я ни отходил, создавалось явственное ощущение, что она за мной наблюдает. Не с угрозой, а так… с затаенным интересом, пожалуй.
Вновь послышался приближающийся звон шагов, и я, кинув прощальный взгляд на Смерть, бросился прочь, очень надеясь, что еще не скоро наши дороги с Хозяйкой Жизней пересекутся и мы встретимся с ней лишь на самом последнем перекрестке. Хозяйка Жизней? Последний перекресток? Откуда я знаю эти названия? То ли память Вальдера шалит, то ли это знания Танцующего с тенями.
Эх! Как бы на Звонаря не нарваться! Не нарвался, хвала Саготу. Добрел до стены черепов, нашел арку, прошел сквозь нее и очутился в обычных подземных чертогах-могильниках.
Сон был наводнен кошмарами, словно исилийский каравай, набитый изюмом. Мне снилась Смерть, снилось, что она возвышается надо мной, снилось, что ветер Хаоса развевает ее белые волосы и льняное платье, словно желает сорвать его, снилось, что она наклоняется, собираясь положить к моим ногам букет нарциссов, словно говоря, что я принадлежу только ей. Снилось, как снежный буран, состоящий из жгучего вихря и багровых огненных снежинок, вырывает цветы из ее рук, уносит прочь, а затем срывает с лица Смерти полумаску-череп. Она закрывается руками и отворачивается, прежде чем я могу рассмотреть ее лицо.
– Не время,– шепчет ветер Хаоса, развевая гриву ее бесподобных волос.
– Не время,– мурлыкают огненные снежинки, закручиваясь вокруг Смерти в искрящемся танце.
– Уходи, он нужен нашему миру,– просит непреклонную Королеву невесть откуда появившееся багровое пламя.
– За все надо платить. Вы согласны? – Ее голос необычайно молод и звонок.
– Он наш,– хором отвечают три тени.– Мы заплатим.
Та кивает и отступает в сторону, давая теням дорогу, а затем исчезает. Смерть терпелива. Она умеет ждать.
Просыпаюсь. Долго вглядываюсь в темноту у своих ног, боясь увидеть бледные и раздавленные вихрем нарциссы. Боюсь услышать рев багрового пламени и ветра мира Хаоса. Страшусь встречи с тенями. Сон. Это всего лишь сон, наполненный чередой бессмысленных кошмаров. Но Сагот, до чего же все было реально! Встаю, на ходу запихивая в рот один из плодов, добытых в Пещере муравьев. Делаю несколько шагов и замираю. По телу веселыми волнами разбегаются мурашки.
Одиноко блестя в свете грибка-огонька, на полу лежит махонький золотой череп. Бубенчик с колпака Звонаря. Пока я спал, тварь стояла в двух шагах от меня, но не убила, а ушла обратно. Но зачем было оставлять на полу эту изящную безделушку? Намек? Предупреждение о том, что Смерть помнит обо мне? Что сон – это не совсем сон и все, что я увидел в последнем кошмаре, сущая правда?
Х’сан’кор его знает! Даже не берусь предполагать, для чего мне оставили череп, но уж точно – брать я его не буду. Я обошел лежащий на полу бубенчик Звонаря и углубился в переплетение залов восьмого яруса.
За все три с половиной часа пути я не встретил ничего опасного и ужасного (слава Саготу!). Я все так же придерживался совета Посланника и шел только вперед, по центральному холлу яруса, никуда не сворачивая. Вскоре в залах вновь появились факелы, нужда в грибке-огоньке отпала, и я убрал его в сумку.
Архитектура залов восьмого уровня вновь кардинально изменилась. Грубость и небрежность гранита канули во тьму, уступив место удивительной четкости и изяществу серебра и мрачному спокойствию черного мрамора. Каждый зал был сокровищницей, серебра здесь хватило бы на пяток замков. Прекрасные серебряные вставки в черном мраморе колонн, изумительной красоты скобы для факелов, балконы второго уровня, сложенные из тончайших мраморных плит, перевитых серебряными нитями, из одного зала в другой вели распахнутые настежь двери, изготовленные из лучшей древесины Сиалы – заграбского дуба. Мощные дверные петли из драгоценного металла, искусные дверные ручки, изображающие каких-то неведомых мне животных. На каждой двери рисунки, выполненные с применением серебряной краски. В основном чести быть увековеченными удостоились деревья и, как это ни странно для культур орков и эльфов,– боги. Вот только эти боги очень походили на людей и не вызывали того благоговейного трепета, что возникает у некоторых обывателей, приходящих в храмы богов или в Собор Авендума.