Вызов
Шрифт:
Келюс понял. Одновременно с чувством бессилия в глубине души мелькнула радость: Ольга жива.
– Вы ни о чем не хотите у меня спросить? – удивился тезка Николай.
– Вы, кажется, назвали меня умным человеком. Поэтому я жду, что скажете вы.
– Хорошо! Ладно, – резко бросил гэбист и, вырулив на обочину, затормозил. – Вы заставляете меня заниматься, по сути говоря, мерзостями и шантажом, но вы сами виноваты, Николай Андреевич! Ваша Ольга у нас, она жива-здорова, так что можете успокоиться, пока во всяком случае. Мы выпустим ее в обмен на бумаги. Вопросы?
– Пока вопросов нет, – ответил Лунин, стараясь сдержать радость от мысли, что девушка жива. ~ Только вы сами намекнули, что сейчас не тридцать седьмой. Вы держите у себя человека без всякой вины и сами это признаете. Неужели вы думаете, что на вас не найдется управы?
– Значит, еще не поняли, – вздохнул гэбэшник. – Кого мы держим? Ольгу Константиновну Славину, как вы изволили сообщить в отделении милиции? Мы вам тут же докажем, что такого человека в природе не существует. Вы понимаете, что за нее невозможно заступиться? У нее нет документов. Она вообще не гражданка нашей страны. Нет никакой Славиной, понимаете?
– Ну, это мы еще посмотрим. – Келюс почувствовал, что его собеседник начинает волноваться.
– Дурак ты, Лунин! – заявил гэбист, вдруг потеряв всю свою вежливость. Ты что, так ничего и не понял?
– Ну объясни мне, если я дурак, – предложил Келюс, также переходя на демократичное «ты».
– Ну слушай, – тезка Николай, резко затянувшись, выбросил сигарету в окно. – Та, которую ты назвал Ольгой Славиной, является гражданкой… ну, скажем, другого государства. В том… государстве она объявлена вне закона. Вся семья ее уже уничтожена. Ты хоть знаешь об этом?
– Яма, – внезапно вырвалось у Келюса, вспомнившего свой сон, – у телеграфного столба в ложбине…
Гэбист резко обернулся, но ничего не сказал. Затем, достав другую сигарету, закурил и продолжил: – У этого… другого государства имеются контакты с нашим правительством. И теперь от нас требуют вернуть Ольгу. Такое решение в принципе принято. Мы передадим ее той стороне, ну и… сам можешь догадаться…
– Значит, другое государство? – зло переспросил Келюс. – И его, так сказать, граждане гуляют по Столице и палят из револьверов?
– А, ты об этих типах в комиссарских кожанках! Ну этих можешь уже не опасаться. Мы их накрыли сегодня утром. Арестовывать не стали, но забрали оружие и предупредили. Ты, Лунин, не их бойся. Другие есть. Наши, так сказать, соотечественники.
– Но если Ольгу решили выдать, как же вы можете ее отпустить? А еще говоришь, что вашей конторе можно верить!
– Ты дальше слушай, – продолжил гэбист. – В нашей державе есть разные, как ты выражаешься, конторы. У контор этих, само собой, интересы не всегда совпадают, думаю, это-то тебе известно. Так вот, в той… так сказать, другой державе… есть разные силы. Кое-кто там вовсе не жаждет крови. И наша контора не хочет рвать с этими другими. Поэтому мы можем поступить по-всякому. В том числе и следующим образом…
Он достал откуда-то из внутреннего кармана пиджака пакет из плотной бумаги и показал Келюсу: – Здесь паспорт на имя Славиной Ольги Константиновны. С тираспольской пропиской и временным разрешением на проживание в Столице, а также справка, что она беженка… Ах да, еще профсоюзный билет. Цени, Лунин, мы это сделали за два дня. Так вот, мы можем выпустить гражданку Славину, которую мы задержали для проверки, и после этого можешь поднимать на ее защиту хоть всю столичную диссиду – теперь она наша гражданка со всеми вытекающими… Кстати, скажу честно, мы, может, с твоей точки зрения, и сволочи, но эту девушку нам жалко. Просто по-человечески. Не веришь?
Келюс пожал плечами. В человеческие чувства представителей спецслужб верилось слабо.
– Отдай документы, Лунин, – тихим, почти равнодушным голосом предложил гэбист. – У нас нет времени. Или мы сейчас же выпускаем гражданку Славину и получаем партийный архив, или мы не получим архив, но нас поблагодарят за арест опасной преступницы. Все, надоело тебя уговаривать, Лунин. Решай…
Келюс помолчал несколько секунд, хотя решение уже принял.
– Паспорт, – наконец сказал он. – Отдашь ее паспорт сейчас. Потом вы привезете Ольгу, и мы поедем за документами.
– Не веришь? – усмехнулся тезка Николай. – А если ты нас попытаешься обмануть?
– Иди ты! – огрызнулся Келюс. – Я в вашей конторе еще не работаю. Давай паспорт!
Гэбист молча передал Келюсу пакет с документами и включил зажигание.
– Вы напрасно меня посылаете, – заявил он, вновь переходя на невозмутимый официальный тон. – У меня, Николай Андреевич, между прочим, два ордена. И вовсе не за слежку за Стародомской. И кстати, за эту операцию отвечаю я, и это мне пришлось доказывать начальству, что не всегда следует расплачиваться с контрагентами человеческими головами.
– Извините. – Келюсу и в самом деле стало немного неудобно. – Я не хотел…
– Ладно. Сделаем как вы хотите. Ольгу привезут сюда, а потом прокатимся к этой бедной девушке-художнице. Как я понимаю, документы где-то там, правда? И цените, Николай Андреевич, мы не требуем от вас фотокопий. Исследуйте их сколько душе угодно. Жаль, что вы так настроены, а то мы с интересом послушали бы ваши выводы… Опубликовать-то их все равно не сможете…
Гэбист достал небольшую рацию, щелкнул переключателем и произнес: «Пятый? Я Третий. Приезжайте». Затем, спрятав рацию, откинулся на сиденье.
– Слушай, тезка, – заговорил он, глядя куда-то сквозь ветровое стекло. То, что я сейчас скажу, я говорю не официально, а только от себя. Твоей девушке нельзя оставаться в Столице и суток. Пусть уезжает немедленно, и желательно подальше. Лучше всего вообще за кордон, в крайнем случае куда-нибудь в ближнее зарубежье. Не отправляй ее самолетом: там придется показывать паспорт. Ни с кем не говори по телефону о ее отъезде и, понятно, не давай телеграмм. Сам с ней не уезжай, побудь в Столице еще пару дней и мотай в противоположном направлении. Все эти дни сиди дома, особенно по вечерам. Отсидись где-нибудь месяца три, тогда, может быть… А вообще-то мне не хотелось бы работать твоим опекуном. Как ты до сих пор жив, просто ума не приложу.