Взаимосвязи
Шрифт:
Наконец, когда процесс был завершен, путь освободился.
Трудность моего положения заключалась в том, что я мог застрять в этой трубе. Внешнего диаметра хватало сполна, чтобы я благополучно добрался до цели, но внутри… Столько кокса и гари я нигде прежде не видел. Труба превратилась в коллектор, сквозь который в подвал проникал воздух. И днем и ночью этот воздух прел, и сейчас, сунув нос внутрь трубы, я почувствовал слабый запах сероводорода. Набежала новая волна сопротивления.
Стоила ли прогулка свеч?
Стоила.
Почему?
Сам себе я ответить не мог. Во мне боролись два чувства. Первое — его навевал образ
Я засунул фонарь в трубу и обдул паутину. Дымоход, слегка изгибаясь, вел вниз. Горы сажи, покрывшие его стенки, облетали от касания руки и сыпались в густую черноту. Я содрал прогнивший фильтр и забрался в трубу. Фонарь повесил на шею, теперь он светил точно вниз сквозь хлопья осыпающейся сажи. Я нацепил респиратор, надел герметичные очки и полез вниз, чувствуя себя Санта-Клаусом в дымоходе старого камина.
Вскоре я преодолел первый изгиб и встретился с еще более толстым налетом сажи. Пальцы погружались в него, точно в снег. Воздух стал тяжелее. Пот струился по лбу, а гарь прилипала к коже, как пудра. Встретив первое ответвление от общей трубы, я подумал, что если застряну и не умру до утра, меня могут услышать. Труба здесь была очень короткой и еще теплой. Заканчивалась в двух метрах от меня. Вероятно, где-то здесь начинался цех, где готовили горячие блюда.
Основной дымоход продолжил спускаться вниз к гниющим обломкам костей. Я старался дышать медленно, но глубоко. Фильтр респиратора забивала сажа. На очки садилась грязь. Пальцы скользили по стенкам.
Труба вновь изогнулась, и я очутился в нелегком положении. До этого мне не приходилось ощущать себя змеей. Но спустя несколько минут я устал так сильно, что пальцы уже не могли держаться на том же уровне. Я прогнул спину, просунул ноги внутрь изгибающегося прохода, вдохнул поглубже и, как буравчик, с переменным успехом, влез в сужающееся пространство. Что-то хрустнуло, и правую руку пронзила острая боль. На лицо упал кусок липкой дряни и пополз по шее. Я закричал. Точнее, булькнул сквозь респиратор, задыхаясь, словно на голову нацепили полиэтиленовый пакет, и полетел вниз.
Я выпал из трубы и приземлился на сухую, усыпанную пеплом площадку. Все стены здесь были окованы металлом, и только со стороны дымохода я увидел покрытый копотью кирпич.
Я понял, что угодил в печь. Все, что находилось вокруг, пахло долгой и мучительной смертью. В тесном, продымленном помещении мне почудилось, будто из углов на меня смотрят мои недавние грехи. Сегодня я убил восемь собак и отравил сторожа паленой водкой. А совсем недавно у меня на руках умерла женщина при родах. Я стрелял по воробьям из двустволки, а потом жарил их на сковороде, как домашних уток. И теперь я стою здесь. В месте, откуда единственный путь наверх — это дымоход. Кругом черно. Фонарь вот-вот погаснет, и нет ни единой возможности узнать, что делать дальше.
Я пошел к дальней стене и наткнулся на приоткрытую железную дверь. Отворил ее, попал в узкий коридор, а из него — в заполненный
***
— Это подарок брата, — сказала она и прищурилась под лучами солнца. Ранним утром ее палату всегда посещал яркий солнечный свет, и ее печальная улыбка, наполненная чем-то таинственным и необъяснимым, говорила об одном…
***
— Тебе не нравится моя работа, потому что ты боишься ресторанов? — Она коснулась моего лица. Был жаркий день, но я едва ощущал тепло ее ладоней. — Ты никогда не водил девушек в рестораны?
— Нет.
Ладони скользнули к губам. Мне казалось, ей было все равно, что я почувствую, но…
— И ты никогда не спрашивал себя, почему?
— Нет.
***
— Мне плохо здесь, но я не хочу уходить. — Она говорила медленно. Состарившаяся кожа на ее лице с трудом растягивалась, выдавливая эмоции. — Они все хотят, чтобы я здесь осталась.
***
— Ты меня никогда не забудешь. — Ее голос в телефонной трубке звучал просто омерзительно. Я точно разговаривал не с двадцатилетней девушкой, а с жабой из королевства кривых зеркал. — Я так хочу с тобой встретиться, но я работаю, и…
— Тебе все время некогда, — закончил я, а потом переспросил: — Ты еще носишь тот браслет?
Долгое молчание, а после — короткие гудки.
***
Причин, по которым я оказался в этом подвале, было не так много. Никакой войной я не интересовался, не то захватил бы с собой фотоаппарат для любительских съемок. Никакой правды в словах того старика я не видел. Я спокойно проспал ночь и не жаловался на сон в следующие дни. Я спал один на своей кровати и рассчитывал, что буду спать один еще долго.
Ни одну девушку прежде я не любил так сильно. Помню момент, когда мы были просто обязаны друг другу во всем признаться, но он ушел, как тень от большой тучи, и никто из нас его не использовал. Был момент, когда мы едва не поцеловались, но вмешались другие обстоятельства. Был момент, когда я сказал ей, что причина ее отравления — мельчайшие частицы синильной кислоты, которые обнаружили в экспресс-лаборатории. Вот тогда-то я и задумался над словами деда. Где она могла достать столь сильный яд, ведь он находится в группе самых опасных химических веществ в мире. На его перевозку тратится целое состояние. Синильная кислота — это яд, который может легко растворяться в крови, образуя еще более опасные компоненты. Живые компоненты.
Я не верил себе, когда почувствовал этот страх. Глаза подвала уставились на меня. Я чувствовал их гнет. Чувствовал, как сильно они меня ненавидят. Я точно попал в другой мир. Где-то там наверху, зашевелились трупы собак, и под воздействием живого яда каждая из них начала ползти к трубе. Друг за другом, оставляя за собой кровавые следы, они ползли к чернеющему отверстию. Сторож с выжженной глоткой стоял возле своего вагончика и смотрел на луну. Он поднял руку вверх и сжал пальцы в кулак. Все, кроме безымянного, испещренного черными точками. Его глаза, давно не видевшие солнечного света, затекли черной массой и теперь напоминали вставленные в глазницы бильярдные шарики. Он открыл беззубый рот и засмеялся, отхаркивая вязкую слюну.