Взаперти

– Как вы себя чувствуете?

Я жду этого вопроса. Подсознание требует, чтобы меня спросили о моем же самочувствие, но все, что могу ответить, так просто кивнуть. Мол, всё в порядке. Они хотят знать, что я в порядке. И я буду отвечать то, что они желают слышать. Ведь так правильно? Так нужно…

Со мной всё ни черта не в порядке, но сил говорить нет.

Меня трясет. Дышать тяжело, кости словно перемололи, а мышцы провернули в огромной механической мясорубке. То и дело потряхивает, иногда начинает

– Рита, вы действительно себя хорошо чувствуете? Если нет, то мы можем поговорить позже.

В его голосе я слышу озабоченность. Он действительно волнуется о моем состоянии, и я немного успокаиваюсь, зная, что хоть кому-то не всё равно.

– Скажите, если вам плохо, и мы прервемся.

Обвожу взглядом палату, в которой меня держат, и вновь киваю. Здесь я себя значительно лучше чувствую, чем там, где провела последнюю ночь.

– Не нужно. Я в порядке, – лгу, сжимая кулак под простыней, которая прячет изможденное тело, покрытое царапинами и синяками.

Можно сказать, что я отделалась испугом. Но так можно лишь сказать. На самом деле я в полном беспорядке, но детективу Муну лучше об этом не знать. Чем быстрее меня допросят, тем выше вероятность, что я смогу убраться подальше от этого проклятого города.

Забуду ли я то, что произошло со мной? Нет, не забуду. Но я хочу вернуться домой к родителям. Спрятаться в их небольшом и очень уютном домике, пить бодрящий травяной чай, который заваривает каждое утро мама, и слушать, как ворчит отец, когда его любимая футбольная команда проигрывает. Хочу носить шерстяное платье, потому что в нем действительно тепло, и даже согласна натягивать на ноги те дурацкие туфли, в которых ни разу не натирала мозоли.

Я просто, черт побери, хочу убраться прочь!

– Тогда я задам вам несколько вопросов под запись?

Киваю, рассматривая детектива Муна. Кажется, его зовут Эрик. В голове все еще шум после обезболивающего, которым меня накачали, но, увы, действие препаратов стремительно подходит к концу, а просить еще я не рискую. Боюсь, что потеряю чувствительность или вовсе отключусь, а проснувшись, вернусь туда. Я не хочу вновь оказаться там.

– Мы можем начать с самого начала?

Я ловлю на себе внимательный взгляд детектива и киваю. Он терпелив. Тот, кто первым меня допрашивал еще в машине скорой помощи, напирал так, словно я кого-то убила. Может быть…

Голова взрывается болью, и я морщусь. Детектив Мун замечает это и вновь спрашивает о моем самочувствии. Будто ему действительно не наплевать.

– Просто голова разболелась, – тихо отвечаю, – но я могу говорить. Могу отвечать.

Он кивает и включает свой крошечный диктофон. Ставит его между нами и начинает говорить. Часть слов пролетает мимо ушей – они не касаются меня, только общая сводка: место, время, обстоятельства. После сухо звучит мое имя и перечень ранений.

От последнего я начинаю морщиться, но детектив уже не обращает внимания. Он продолжает говорить, устроившись на стуле напротив больничной койки, смотря в небольшой блокнот. И когда он замолкает, я остро ощущаю изучающий взгляд на себе.

– Начнем?

– Да, – сиплю в ответ и киваю. Нужно говорить.

Мой голос хрипит от волнения, и я стараюсь не смотреть на диктофон. Не знаю, насколько он необходим, но его наличие начинает меня беспокоить.

А если я скажу что-то не так, что можно будет после истолковать против меня?

Кожа начинает зудеть. Я разжимаю кулак и почесываю бедро, чувствуя под стертыми подушечками пальцев шершавую кожу и толстую корочку. Там огромная царапина. Я зацепилась за ветку, когда бежала. Она рассекла кожу, которая в тот же миг стала багровой от крови.

Крови было много.

Меня мутит вновь, но я сдерживаюсь, чтобы не выдать свой скромный завтрак.

– Когда вы приехали?

– Двенадцатого июля, в десять тридцать семь.

– Вы так хорошо запомнили время?

– Благодаря Дэнни. – Наверное, впервые после того, что произошло, на моих губах появляется улыбка. – Она моя подруга, – спешу дополнить, делая яркий акцент на том, что мы дружим с Дэнни.

У меня мало друзей.

Их нет.

– Ясно, – отвечает детектив, и голос его звучит формально и безжизненно. – Расскажите, что вы делаете в Престоне?

– Я приехала на каникулы, – поясняю, хотя Дэнни могла все уже рассказать. Но отчего-то помнить столь обычные и ненужные сейчас детали, мне кажется, хорошим знаком. Потому что ужасающую, кошмарную ночь я тоже не забуду. – Она позвала меня отдохнуть на летних каникулах у ее родителей.

Я хочу добавить, что Дэнни давно звала меня в гости, но я никак не могла выбраться. Но если я это скажу, детектив захочет узнать причину. И тогда мне придется признаться или солгать. А я не хочу лгать. Не сегодня.

Детектив кивает, предлагая мне продолжить говорить. Я прочищаю горло, проталкивая в себя едкую слюну – смесь завтрака и горсти таблеток.

– Дэнни не помнила, во сколько у меня самолет, поэтому приходилось ей напоминать несколько раз. Она… как бы сказать…

– Забывчивая?

– Ветреная.

Я хочу улыбаться, потому что, думая о подруге, мне на чуточку становится легче, и очень жалею, что вместо нее в палату впустили только детектива. Остальных не пустят, пока Мун не закончит допрос и не приедут мои родители. Такой у них был уговор, пока я проводила несколько часов под лекарствами и тщательным надзором врачей. Так мне сказал детектив Мун, когда только вошел в палату.

– Мы вместе учились в Хьюстоне, пока ее родители не получили новую работу и не перебрались сюда.

Детектив Мун морщится, и я догадываюсь почему. В моем родном городе перспектив у родителей Дэнни было намного больше, здесь же – нет. Богом забытая дыра – так Дэнни говорит о ее новом доме, и я успела в этом убедиться. А еще в том, что здесь небезопасно для девушки. Для меня.

В горле вновь собирается комок, теперь уже из слез. Я часто дышу, пытаясь успокоить разбушевавшиеся чувства. Видимо, детектив Мун все-таки замечает мое состояние и предлагает остановиться. Качаю головой и продолжаю говорить. Чем быстрее я все расскажу, тем быстрее это закончится.