Взломщики сердец, или Хождение в Страну пяти рек
Шрифт:
— Потому, что по контракту с вашим правительством мы должны все закончить в 1959 году.
— Не может быть! Видимо, в контракт вкралась опечатка! Наверное, к 1995!
Но время шло, и мечты воплощались в жизнь…
— Когда я приехал сюда, у меня не было ни одного седого волоса, а теперь!
Но в лице по-прежнему задор молодости.
Он продолжал:
— За третью пятилетку мощности увеличились вдвое по сравнению со второй пятилеткой.
— А может быть, в план опять вкралась опечатка? — с улыбкой спросил его старый друг Гумберидзе.
— Нет, черт возьми, нет!
Прокатные станы раскинулись на огромной территории. Здесь работают тысячи людей. Нам нужно было найти одного — Гумберидзе. В кабинете он не сидит. Нас натравили в арматурный цех.
— Только что он был здесь, посмотрите в цехе заготовок.
Из этого цеха — в другой, в третий. Везде одно и то лее: «Гумрич? Он только что был здесь». Наконец мы поймали его. Инженер что-то объяснял рабочим на языке хинди.
— Да, — ответил он, — я Гумберидзе. Да, я один из бхилайских «аборигенов». Да, за работу на комбинате меня наградили орденом Ленина. Здесь, где теперь прокатный цех, мы вынули два с половиной миллиона кубометров земли. Это половина всех земляных работ. Мы уложили около трехсот тысяч тонн бетона, более половины всего бетона, уложенного на этом заводе. Мы собрали около сорока семи тысяч тонн металлоконструкций — сорок процентов…
Вычисления он производил, как арифмометр.
…Однажды советские инженеры ехали в Калькутту. Старались достать билеты в вагон с кондиционированным воздухом, но безуспешно. Тогда один инженер почтительно сказал кассиру: «Разве вы не знаете, с нами едет магараджа Гумрич?» Все уладилось в одну минуту. Так Гумберидзе был назван магараджей.
…Его дочь вышла замуж. Она родила сына. Сын вырос и научился говорить. Его показывали в Тбилиси по телевидению. Мальчик плакал: «Дедушка, поскорей возвращайся домой». А Гумберидзе работал в Бхилаи.
…Во время пребывания премьер-министра Неру в Бхилаи министр сталелитейной промышленности и шахт Индии С. Сваран Сингх представил ему Гумберидзе. Поздоровавшись, инженер сказал: «Пословица гласит: если встретишь друга раз, встретишь его еще раз». И они встретились через год снова, когда пускали в строй новый цех.
— Мы собрали 45 тысяч тонн механических конструкций, что составляет…
Цифровой каскад продолжался.
Учебный цех Бхилайского технологического института. Работа кипит. Всюду чистота, которой может позавидовать домашняя хозяйка. Скромный и спокойный пенджабец Танедж, помощник преподавателя, держит в поле зрения каждую мелочь. На стенах цеха — лозунги:
«Техническое обучение — основа благосостояния нации».
«Время — деньги».
«Вовремя починишь — сбережешь пайсу».
«Береги смазочные материалы».
«Работа — святое дело».
Мы спросили Танеджа: «Что вы думаете об этих лозунгах?» Он вынул из кармана записную книжку и сказал: «Правильные лозунги. Но я бы добавил другие. Вот послушайте.
Идеям нужны крылья.
Строй Индию!
Сохраняй спокойствие!
Простота — красота.
Гордись, что ты индиец.
Трудись, как пчела!»
В День Независимости в Бхилаи состоялся совместный индийско-советский любительский концерт. Сотни инженеров и рабочих, индийцев и советских людей собрались в зале. Хозяева гигантских кранов и домн заставили звучать ситару и таблу, гармонь и балалайку. Протяжные, задумчивые песни Индии сменяли печальные и радостные русские.
Кончился концерт, люди вышли на улицу. Сверкали тысячи звезд. Недалеко пылали огни Бхилаи. Там ни на миг не прекращалась работа. Завод дышал глубоко и мерно.
Смолкла музыка в концертном зале, а Бхилаи продолжал свою песню. И, может быть, Бхилаи — это самая лучшая песня, рожденная дружбой двух народов, онл звучит радостно и мощно и слышна далеко за пределами Индии.
Фигура у него высокая, костистая. Лицо на первый взгляд невыразительное, изжелта-смуглое. И только глаза черные-черные, большие и яркие. И в сердце огонь Человек страдал. Он разговаривал сам с собой: «Значит, три года, что я работал здесь, пошли прахом? Каждый день двадцать километров пешком. Сам готовь, стирай, убирай общежитие. Но хоть раз я сказал, что жизнь тяжела? Если бы я работал на себя, не мог бы работать лучше. За что же они меня обидели? Прекрасно знают, что горизонтальную центрифугу собрал я. Восемь тонн деталей валялись вон там, в двухстах ярдах отсюда. Никто не помогал мне. Я их сам перенес и сам же собрал. Жгучее солнце и проливной дождь — все было нипочем. А теперь они приходят и говорят: «Шаик Ахмед, иди собирай гидропресс, а твой друг Зака Уллах проверит центрифугу». Как они посмели? Верно, Зака Уллах мой друг. Мы вместе учились. Мы и живем вместе. Но ни за что на свете я не позволю ему коснуться машины. Первый его шаг разобьет мою гордость. Я ни с кем не хочу делить свое счастье. Разве поэт откажется от своей песни? Я сам проверю машину. А если не разрешат, уйду отсюда навсегда».
Мясникову довелось работать в Запорожье, Днепропетровске, Днепродзержинске, Кривом Роге, Донецке, Липецке, Нижнем Тагиле, Макеевке, Таганроге. Он строил все бхилайские домны. Третья домна была юбилейной — тридцатой в его жизни.
Мясников — маленький худощавый человек. Полжизни он провел на строительных лесах. Мы спросили его, что он думает об индийских верхолазах. Он улыбнулся и сказал: «Очень храбрые ребята и прекрасные монтажники. Однажды двое верхолазов поспорили между собой, кто заберется по веревке на макушку семидесятиметровой трубы Бхилайской электростанции. И один поднялся: он карабкался разувшись — по древнему рецепту всех мальчишек».
Подошел инженер-индиец, и Мясников начал с ним весьма горячий и столь же непонятный нам технический спор.
А мы вспомнили мудрые слова: «Если ты посадил хотя бы одно дерево, значит, жил не зря». А домны? Как их пересчитать на деревья? Где тот великий бухгалтер, который в колонках цифр выразит признательность миллионов людей создателям мудрых печей?
НОГИ НА СТОЛЕ
Мы побывали и в Руркеле, где специалисты из Федеративной Республики Германии строили металлургический завод. Мы встречались с разными людьми, многое видели. Не собираемся сравнивать Бхилаи с Руркеле. Пусть читатель сам делает выводы.
Видите полосы на моем теле? Это следы раскаленного железа. Даже издалека видно, какие они черные, эти полосы. Я не раб, потому что в Индии нет рабства. И не преступник, если, конечно, не считать преступлением то, что мой брат работал у немецкого механика. Но разве братские узы — преступление?
Да, преступление. Теперь я так думаю. Мои шрамы — свидетельство тому. Мне сказали, что механик потерял сто рупий, а мой брат, его слуга, исчез.
— Говори правду, — сказали мне немцы. — Я сказал им, что я его брат, и это единственная правда, а ничего другого не знаю.