Взор синих глаз
Шрифт:
Глава 4
На следующее утро Стефан Смит проснулся с первым светом зари, имея на то личные причины. Из окна своей комнаты он прежде всего увидел два крутых откоса, что отлого спускались вниз, образуя букву V. У их подножия, словно жидкость в воронке, плескалось море, маленькое и серое. На выступе одного холма, который был гораздо выше своего соседа, стояла та самая церковь, что была целью его приезда. Одиноко стоящее здание было
19
Томас Грей. Сельское кладбище. Элегия. Перевод В. А. Жуковского.
Спустя пять минут после того, как он сделал этот случайный обзор, его спальня опустела, а сам он тихо вышел из дому.
Спустя два часа он вновь появился в своей комнате, разгоряченный и сияющий. Теперь он позаботился обо всех деталях своего туалета, чем пренебрег в первый раз. И у него был вид очень цветущего молодого человека после той таинственной утренней пробежки. Очерк его губ и вовсе был триумфом его общественного класса. То были чистые линии, пикантный изгиб губ Уильяма Питта [20] , что верно отражен в хорошо или же плохо известном бюсте работы Ноллекенса [21] , – тот очерк губ, который сам по себе уже составляет счастье молодого человека, если знать, как с выгодой использовать это преимущество. Линия его круглого подбородка, в верхней части которого была ямочка, вела далее тот полный и совершенный изгиб, где в месте соединения, казалось, сходились в одну точку она сама и низ его нижней губы.
20
Уильям Питт-младший (1759–1806) – известный британский премьер-министр, самый молодой за всю историю страны, который около двадцати лет оставался на своем посту.
21
Джозеф Ноллекенс (1737–1823) – британский скульптор, который сделал множество бюстов Уильяма Питта-младшего, что пользовались огромным спросом, так как этот политик был очень популярен в Великобритании. Такой бюст можно было нередко встретить в частном доме или государственном учреждении.
Один раз его губы прошептали имя Эльфриды. Ах, вот она где! Она на лужайке, одета в простенькое платьице, на ней ни шляпки, ни чепчика, и бегает с мальчишеской быстротой, к которой добавляется девичья легкость, гоняясь за ручным кроликом, коего она пытается поймать, но стратегически важные интонации, что звучат в ее убеждающих словах, кои перемежаются с отчаянными рывками, находятся в таком явном несоответствии между собою, что пустопорожность всех этих обещаний слишком очевидна для ее питомца, что шмыгает туда-сюда и каждый раз осторожно уворачивается от ее рук.
Природа в низине совершенно отличалась от той, что царила на холмах. Заросли кустарников и чащи деревьев защищали это благодатное местечко от дыхания пустыни, даже в это время года трава здесь оставалась пышной. Ни один порыв ветра не долетал сюда сквозь защитный пояс вечнозеленых деревьев, и ветер попусту растрачивал свои силы, обдувая высокие и сильные стволы тех гигантов, что росли на внешней опушке этого леска.
Затем он услышал, как грузный человек идет, шаркая туфлями, и зовет: «Мистер Смит!» Смит перешел в кабинет и обнаружил там мистера Суонкорта. Молодой человек высказал ему свою радость по поводу того, что видит его внизу.
– Ох да, я знал, что
– Да, я выходил на прогулку.
– На раннюю прогулку?
– Да.
– Думаю, она была очень ранней?
– Да, было довольно рано.
– Куда же вы ходили? Полагаю, что к морю. Все прямиком идут к морю, когда гуляют.
– Нет, я шел по течению реки, вплоть до стены парка.
– Тогда вы отличаетесь от всех прочих людей вашего склада. Ну, что ж, сдается мне, такое дикое место для вас в новинку, и это соблазнило вас подняться так рано?
– Нет, совсем не в новинку. Мне нравится.
Казалось, молодой человек не был расположен давать объяснения.
– Вам так и положено, так и положено – быть свеженьким, как огурчик, да выходить на прогулку ни свет ни заря после того, как вы проделали путешествие длиной в четырнадцать или шестнадцать миль. Однако я вовсе не собирался оценивать чьи-либо вкусы, и я рад убедиться, что вы не обидчивы. После завтрака, но никак не раньше, я смогу запросто осилить прогулку длиной в десять миль, мистер Смит.
В таком утверждении определенно не было ни малейшего преувеличения. При дневном свете мистер Суонкорт предстал человеком, который, подобно тем двум молодым людям, что жили под его кровом, имел весьма веские основания для того, чтобы считаться красивым – красивым в том смысле, в каком луна – яркая: ее ложбины и впадины при более близком рассмотрении, кажется, только делают ее поверхность разнообразнее и потому ничуть ее не портят. Он обладал таким цветом лица, что никогда не темнел в области щек и никогда не светлел на лбу, но всегда оставался равномерным; то был обыкновенный, нейтральный, лососевый цвет лица человека, что отлично питается – если не сказать, чересчур отлично – и не утруждает себя тяжкими думами; каждая пора на его лице явно была в прекрасном здравии. Во всем его существе было что-то от чрезвычайно вылощенного выходца из фермерского сословия, который носит наряд не по чину; что-то от несгибаемого, крепко стоящего на своих ногах человека, который если и упадет, то непременно завалится назад, случись ему потерять равновесие.
Обстановка в доме священника была такой, какой ей и полагается быть, продиктованной его учеными занятиями. На этом и кончалось всякое сходство с обыкновенным пасторским домом. На каминной полке тянулись ряды бутылочек с лекарствами для лошадей, свиней и коров, занимая собою все ее пространство, у стены стоял на возвышени стол, сделанный из фрагментов старых дубовых церковных ворот. На этом столе громоздились чучела – совы, гагары и чайки, а над ними висели связки колосьев пшеницы и ячменя с бирками, где стояли даты урожая, что дал их. Некоторые ящики и полки были более-менее обременены книжными томами, самыми видными среди коих были сочинения доктора Брауна «Заметки о римлянах», доктора Смита «Заметки о коринфянах» и доктора Робинсона «Заметки о галатах, эфесянах и филиппийцах», что создавали в этой комнате атмосферу рабочего кабинета, несмотря на девчачий кукольный дом, стоящий на них сверху, да морской аквариум на окне, да шляпку Эльфриды, что висела на его углу.
– К делу! К делу! – воскликнул мистер Суонкорт после завтрака. Он начал видеть необходимость в том, чтобы играть роль маховика в отношении несколько неуправляемых сил своего визитера.
Они приготовились идти к церкви; священник по зрелом размышлении решил ехать на своей вороной кобыле, чтобы поначалу не слишком утруждать свою ногу. Стефан заметил, что нужно бы взять в помощь слугу.
– Уорм! – закричал священник во всю глотку.
Спустя одну-две минуты за углом здания послышался голос, бормочущий:
– Ах, когда-то давно я был так силен, а теперь все минуло! Ну, вот он я, столь же независимый, как тот, кто успевает и там и сям, даже если он взаправду пишет «сквайр» после своего имени.
– В чем дело? – спросил священник, когда перед ним предстал Уильям Уорм.
Тогда все эти замечания ему повторили.
– Иной раз Уорм изрекает очень дельные мысли, – сказал мистер Суонкорт, повернувшись к Стефану. – Взять, к примеру, это слово – «сквайр». Знаете ли вы, мистер Смит, что словцо «сквайр» теперь просто пошло вразнос – его использует в своих письмах любой нахальный фат, у которого найдется черный пиджак. Что-нибудь еще, Уорм?