Взрослая жизнь
Шрифт:
Речь идет о Томе, который хранил ту же верность своей первой любви, что и она – своим «пузырькам», и его неизменная верность сильно ее трогала. Только ради Нан он решил изучать медицину, которая ему совсем не нравилась – его куда сильнее тянуло в коммерцию. Но Нан была упорна, и Том изо всех сил пытался от нее не отставать, надеясь, что, став практикующим врачом, не загубит слишком много жизней. При всем при том они крепко дружили и постоянно забавляли всех знакомых перипетиями своего прихотливого романа.
В тот день, когда миссис Мег и миссис
Нан стала хороша собой: свежий цвет лица, ясные глаза, улыбчивость, сосредоточенный вид, который всегда бывает у целеустремленных молодых женщин. Одета она была просто и практично, шагала легко и буквально излучала энергию – широкие плечи развернуты, руки свободно опущены, гибкость юности и здоровья в каждом движении. Те немногие, кто встретился ей на пути, смотрели ей вслед – приятно наслаждаться видом крепкой, жизнерадостной девушки, шагающей за город в погожий денек; за ней поспешал раскрасневшийся молодой человек – шляпа в руке, тугие кудряшки подпрыгивают от нетерпения – он им тоже нравился.
И вот ветер подхватил негромкое: «Привет!» Нан попыталась – вполне безуспешно – изобразить изумление и воспитанно произнесла:
– Никак это ты, Том?
– Да вроде бы. Вот, подумал, ты сегодня пойдешь прогуляться.
Жизнерадостное лицо Тома просияло от удовольствия.
– Да ты все знал. Как там твое горло? – поинтересовалась профессиональным тоном Нан – такой тон помогал сдерживать буйные чувства.
– Горло? Ах, ох! Вспомнил. Все хорошо. Твое лекарство отлично подействовало. Я больше не буду называть гомеопатию шарлатанством.
– Сам ты шарлатан, как и все те немедицинские средства, которые я тебе выдала. Если бы с помощью сахара или молока можно было столь же успешно лечить дифтерию, я бы обязательно взяла это на заметку. Ах, Том, Том, когда же ты прекратишь дурачиться?
– Ах, Нан, Нан, когда же ты прекратишь мною командовать?
И счастливая парочка дружно расхохоталась, совсем как в старые времена, память о которых накрывала их всякий раз, когда они отправлялись в Пламфилд.
– Ну я же знал: не видать мне тебя целую неделю, если я не придумаю повода зайти к тебе в кабинет. Ты все время так занята, что мне уже и не втиснуться, – объяснил Том.
– Так и ты должен был бы заниматься делом, а не этакими глупостями. Право же, Том, если так наплевательски относиться к занятиям, то ничего не добьешься, – рассудительно произнесла Нан.
– Довольно с меня занятий, – с явственным отвращением отвечал Том. – Можно позволить себе развлечения после того, как целый день анатомируешь трупы. Лично меня надолго не хватает, хотя некоторым, похоже, это занятие по душе.
– Так почему не бросить медицину ради того, что тебе лучше подходит?
– Ты прекрасно знаешь, почему я выбрал эту профессию, и я не отступлюсь, даже если она меня погубит. Кстати, хотя я и выгляжу отменно здоровым, у меня скрытый порок сердца, который рано или поздно меня доконает; беда в том, что исцелить от него способен только один врач, но она почему-то отказывается.
В тоне Тома звучала задумчивая покорность, одновременно и комичная и жалобная; дело в том, что для него все это было всерьез, и он постоянно рассыпал подобные намеки – без всякого результата.
Нан нахмурилась; впрочем, она к намекам Тома привыкла и знала, как с ним обращаться.
– Она лечит единственным и самым действенным способом; вот только у этого пациента сплошные рецидивы. Ты сходил на бал, куда я тебя отправила?
– Сходил.
– И преданно ухаживал за хорошенькой мисс Уэст?
– Протанцевал с ней весь вечер.
– И как, подействовало это на самый твой чувствительный орган?
– Ни капельки. Один раз я фыркнул ей прямо в лицо, потом забыл предложить закуски и выдохнул от облегчения, когда передал ее обратно маменьке.
– Повторять прием того же лекарства как можно чаще, следить за симптоматикой. Убеждена, что рано или поздно наступит привыкание.
– Никогда! Похоже, мой организм отвергает это снадобье.
– Поглядим! Приказано – выполнять! – Суровым голосом.
– Слушаюсь, доктор. – Смиренно.
Повисло молчание, а потом яблоко раздора сгинуло под наплывом приятных воспоминаний, вызванных знакомой обстановкой. Нан внезапно произнесла:
– Как нам когда-то бывало весело в этом лесу! Помнишь, как ты свалился с высокого орешника и едва не сломал ключицу?
– Как же не помнить! А как ты засунула меня в полынь, пока я не стал красно-коричневым, – тетя Джо долго причитала над моей испорченной курткой, – рассмеялся Том, вновь на миг став мальчишкой.
– А как ты поджег дом?
– А как ты сбежала, чтобы забрать свой ящик?
– А ты по-прежнему говоришь «разгрызи меня крот»?
– А тебя по-прежнему называют Проказницей?
– Дейзи называет. Милочка моя, я ее целую неделю не видела.
– Зато я сегодня видел Деми, он сказал, что она помогает матушке Баэр по дому.
– Как и всегда, когда у тети Джо хлопот целый водоворот. Дейзи – образцовая хозяйка, так что я бы посоветовала тебе поухаживать за ней, если у тебя все равно не получается заняться делом, и дождаться, пока ты вырастешь, – а уж там разводить романтические сопли.
– Нат мне размозжит голову своей скрипкой, если я только попробую. Нет уж, слуга покорный. На моем сердце запечатлено другое имя – причем навеки, как и синий якорь на руке. Мой девиз – «Надежда», а твой – «Не сдамся». Поглядим, кто дольше продержится.