Взрослеть – так взрослеть
Шрифт:
Однажды маленький мальчик Федя Инисимов в городском магазине «Детский мир» увидел такую же машину-игрушку, но с надписью «молоко», он впал в раж и почти в истерику. Малыш, требовательно топая ногами и обращаясь к родителям, возопил:
– Купите мне гавновозку! Хочу гавновозку!
Но его относительно интеллигентные родители смутились, отводя в сторону глаза от кассира и продавцов. Всё же, одна из тех дам, которые несли полную ответственность за работу популярного магазина, сурово заметила:
– Надо сказать, что ваш мальчик уже с самого раннего возраста политически не подкован. А на детской игрушке-автомобиле, уважаемые,
Вот и получилось, что плачущему Феде родители так и не купили то, о чём он безмятежно и наивно мечтал.
Когда он достиг шестнадцатилетнего возраста, то, затаив обиду на родителей, сбежал из родного города и перебрался на товарном поезде из азиатской части России, в европейскую. Преодолел все трудности: в армии отслужил, получил несколько рабочих специальностей, женился… Одним словом, выжил и без… гавновозки и без активного общения с родственниками.
Дослушивая печальный рассказ Инисимова, Снежана горько плакала. Она решительно отодвинула в сторону кружку с горячим чаем и потребовала водки. Старик уважил девушку, а потом… Они очень активно занимались сексом. Ветхая избушка ходила ходуном, тряслась даже крыша. Но ничего страшного не произошло, только завалилась на бок кирпичная труба.
Рано утром счастливая и радостная Снежана бодрым шагом шла к перрону, где уже вовсю перевозили с места на место трудовой и праздный народ пригородные электропоезда. Разумеется, девушка прикрыла свою наготу, включая и тщательно выбритую, розовую «машинку». По этому случаю, Фёдор Геннадьевич подарил своей юной и внезапной подруге почти новые ватные штаны.
А верные друзья Абран и Филимон провели выходные дни в самом активном отдыхе. Без особых приключений. Примерно так же летели дни и даже месяцы… Но, разумеется, хватало в них разного рода тупиков, текущих неприятностей, странных встреч и открытий.
И вкривь, и вкось
Частенько, накачиваясь палёной водкой с яркими этикетками на бутылках, Кадабракин младший, уже дипломированный специалист с высшим образованием, по производству мебели, впадал в полную откровенность перед своим другом и постоянным собутыльником Филимоном. Как обычно, в свободное время, они «квасили» по вечерам в собственной квартире Абрана. Всё чаще и чаще, уже парень двадцати чётырёх лет, Кадабракин исповедовался перед другом, жаловался ему на своё непутёвое существование. Не жизнь получалась, а насмешка какая-то.
Он в расстроенных чувствах за бутылкой спиртного говорил Филику обо всём том, что на душе наболело. Правда, Если визуально наблюдать, со стороны, то всё, вроде бы, и не так плохо. По устойчивому мнению многочисленных наблюдателей со стороны, у Абрана, примерно, до двадцати трёх лет жизнь складывалась почти превосходно, то есть, если выражаться по-простонародному, довольно таки даже очень неплохо. Родители поддерживали его и морально. И материально.
Но последние год-полтора жизнь у Абрана потянулась беспросветная, серая и почти никудышная. Такого количества тупиков в студенческие годы у него, всё-таки, не наблюдалось.
Он пропадал в них везде и всюду были. Чтобы упереться в один из них и получить очередную неприятность, даже из дома можно было не выходить.
Пошёл в туалет, например, зацепился за дверь левой ногой, на которой сломал большой палец. На кухне обварился кипятком, менял в люстре перегоревшую лампочку – на голову упала люстра, поливал на лоджии цветы – уронил с пятого этажа керамический горшок с кактусом…
Не очень плавно опустившись на голову соседа, артиста кино и театра Худобрейкина, горшок разлетелся на мелкие части. К радости, Абрана тот самый, очень звёздный Худобрейкин не заметил никаких перемен.
Каким был, таким и остался. Довольно гордо и даже, в какой-то мере, звёздно продолжал шествовать по проспекту, явственно представляя, что следом за ним гонится тысячи полторы почитателей его таланта. Понятно, что они страстно и неудержимо желают получить от великого лицедея автограф, но никак не могут его догнать.
Спасибо Анфисе Олеговне, маме Абрана. Она старалась сделать всё, чтобы её сынок не скучал и ни в чём себе не отказывал. Ведь не напрасно же эта славная симпатичная и даже обаятельная дама совокуплялась с кем надо и сколько надо. Лишние связи никогда не бывают… лишними. Возможно, когда-нибудь они пригодятся и её сыну. Правда, пока не пригождались. С мебельщиками Анфиса Олеговна пока тесно не сближалась, потому Абран пока был безработным и… в личном плане, неудачливым.
Она в тайне надеялась и верила, что Абран пусть не так часто, но дружит организмами с девочками, не боится их и прочее такого, что они всегда имеют при себе… «Пока не женись сынок, лоханок много, осмотрись, обживись в квартирке, – наставляла она сына, – а любовь к тебе придёт… нечаянно нагрянет».
Это она ему так говорила, а внутри себя думала: «Трахай их всех в три дыры, но презервативы не забывай менять, как протухшие носки».
Но перемен в сексуальной жизни Абрана не наблюдалось. Взросление его шло медленно и тяжело. Как был он скромником и девственником, так им и оставался. Пожалуй, это и был самый главный и страшный тупик, из которого выбраться он уже даже и не мечтал.
Личная жизнь молодого человека казалось Абрану не очень-то удачной, нелепой, одним словом. То есть фортуна всегда поворачивалась к нему задницей, а могла бы ведь и обнять, и приголубить. Вроде бы, внешне окружающим казалось, что жизнь у Абранчика нормальная, а вот внутренне…
Одним словом, всё шло вкривь и вкось. Конечно же, его мужское естество кипело и бурлило, но не радовало ни юных дев, ни умудрённых опытом седовласых дам. Понимал Абран, что его существование складывается так, что, получается, не живёт он, по сути, у бога за пазухой, а так… прозябает. Но, к слову сказать, всем бы вот так… прозябать.
Он довольно часто с любовью и нежностью вспоминал ту самую красивую и молодую женщину Машу, которое имела счастье или неосторожность среди милых полевых ромашек насрать на его симпатичное, мужественное и одухотворённое лицо. Чего только ни случается в нашей суетливой жизни. А был бы он посмелей и порешительней в сексуальном плане, то непременно отыскал бы её, вручил бы Маше букет ромашек и проникновенно бы и задорно произнёс: «Вот и я! Здравствуй, любимая, и снимай трусы!».
Но такая вот своеобразная закомплексованность Абрана продолжала оставаться главным тупиком в его непутёвой и неудачной жизни. Оставалось только мечтать и не больше, возбуждать и радовать самого себя, что у него прекрасно получалось.