Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие
Шрифт:
— Константин Семенов, вы подтвердили, что видели в корзине эти бутылки, — сказал следователь. — Как вы тогда думали, зачем взял с собою ацетон ваш брат?
— Я не знал, что это ацетон.
— В котором часу вы приехали на городской вокзал? — спросил Коваль маляра.
— В восемь пятьдесят утра. Брат меня встретил. Сказал, чтобы я ехал электричкой в Березовое, там подождал в лесу, а в час дня чтобы на дачу пришел. Туда, мол, он и Нинку пришлет. На этом разговор наш кончился. Константин еще раз напомнил мне про молоток и поехал на работу, а я остался ждать электричку.
Прокурор открыл сейф и достал оттуда два молотка.
— Какой? — спросил Коваль.
Маляр уставился на один из них — почерневший от угольной пыли и влаги, отшатнулся и издали ткнул пальцем:
— Этот. Справа.
— Константин Семенов, вы подтверждаете встречу с братом на вокзале семнадцатого мая в восемь пятьдесят?
— Да! Да! Да! — закричал бывший управляющий, снова вскакивая со стула. — Подтверждаю, черт возьми! Но только прекратите это! Прекратите! Я не могу больше! Я устал…
— Хорошо, — сказал прокурор, — сделаем перерыв. Сядьте и подпишите протокол.
— Дайте закурить, — попросил Петров-Семенов и, жадно затянувшись сигаретой, принялся читать страницы протокола.
36
«17 мая. Уходя на работу, Иван постучал ко мне и сказал, что сегодня днем приедет его брат. Владимира вроде бы вызывали в Брянске в милицию и расспрашивали о младшем брате. По телефону Владимир не мог рассказать подробности и поэтому приезжает. Но не на квартиру, а прямо на дачу. Иван просил меня поехать туда к часу дня и поговорить с братом. Сам он не может — у него в это время важное совещание, и приедет немного позже.
Я согласилась. Подумала: милиция заинтересовалась — это хорошо. Может быть, это и будет толчком, который заставит Ивана во всем признаться. Да и Владимира попрошу на него повлиять.
Сейчас я сижу на даче у окна и пишу эти строки. Владимира еще нет. Хотя и гадок мне, и страшен теперь Иван, но если бы я верила в бога, то без конца, без устали просила бы: «Господи, помоги спасти его от самого себя, помоги ему смыть кровь со своих рук!»
Но вот на повороте дороги показался Владимир. Он идет с корзинкой в руке. Почему у меня на сердце так тяжело? Это, наверно, тот самый камень, который давит и Ивана, и меня.
Ну, пока все. Оставлю страницу недописанной. Надо еще спрятать тетрадь и переодеться…»
37
— Итак, продолжим, — сказал прокурор, обращаясь к Ковалю и к следователю, занявшему свое место за столиком.
— Подтверждаете ли вы показания, которые дали на предыдущих допросах? — спросил подполковник Семенова-старшего.
— Да, — ответил маляр.
— Мы остановились на том, что ваш брат Константин Семенов возвратился с вокзала в город, а вы уехали в Березовое. Что было дальше? — спросил Коваль.
— Приехавши в Березовое, я посидел немного в лесу, а потом на дачу пошел. Нинка во дворе меня встретила, а затем в дом позвала. Я постоял возле картины, потом ей говорю, мол, пойдем, погуляем, мне для здоровья на свежем воздухе хорошо быть. Нинка согласилась, и мы с ней пошли в лес, то бишь в рощу.
— Нина Андреевна не заметила у вас молотка?
— Нет, я его на дно положил. Она спросила, почему я не оставил корзину на даче и что там в ней. Я сказал: «Спирт, чтобы выпить».
— Дальше!
— Ну, посидели мы на траве. Я выпил спирту и Нинке предложил. Она отказалась. Вскоре тучи стали собираться.
— О чем был разговор?
— Ни о чем. Нинка сказала, что о брате хочет поговорить, спросила, зачем меня в Брянске в милицию вызывали. Я говорю: «Подождем, Коська приедет, тогда все вместе и обсудим».
— Вы действительно думали, что он приедет?
— Нет. Мы договорились, что после всего я вернусь в город, на ипподром, и он там будет меня ждать.
— Константин Семенов, вы подтверждаете это?
— Да, — ответил бывший управляющий, на этот раз вид у него был крайне подавленный и сидел он все время повесив голову.
— Дальше, Владимир Семенов!
Маляр молчал.
Казалось, что в кабинет прокурора вошла тень Нины Петровой.
— Продолжайте, Владимир Семенов! — проговорил подполковник.
Маляр, упершись взглядом в стену, продолжил:
— Я ей сказал: «Приляг, отдохни!» А она не захотела, боялась простудиться. Так мы посидели немного, потом поднялись. Где-то далеко уже гремел гром, налетел ветер, и сразу стало темно. Она наклонилась за ридикюлем. Сверкнула молния. Я выхватил из корзины молоток и ударил ее по голове. Она вскрикнула, но не упала, а выпрямилась. У нее на голове была закручена толстая коса. «Володя, меня молния ударила!» Я набросился на нее, на землю повалил и начал бить молотком. Она отбивалась, царапалась, кусалась, кричала: «За что? За что?» — «Ты — последний свидетель!.. Ты — последний свидетель!.. Иначе нельзя!..» — повторял я. Она просила: «Не убивай меня!», но я уже не мог остановиться…
Маляр умолк. Его старческое худощавое лицо как-то странно скривилось. Может быть, так плачут убийцы…
Когда Семенов закончил свою исповедь, тень Нины выплыла из помещения.
Тяжелое молчание, воцарившееся в кабинете и продолжавшееся несколько минут, прервал подполковник Коваль:
— Два месяца Нина Андреевна выхаживала вас в больнице…
Маляр молчал.
Прокурор, ломая спички, закурил сигарету.
— Подпишите страницу, — сказал следователь.
Владимир Семенов неловко взял ручку и подписал. Подписал и его брат.
Следователь начал новую.
— После убийства вы вырвали у убитой золотые коронки?
— Да. Но сперва узнал, жива она или нет.
— Каким образом?
— Поднял ее ноги и бросил их. Они упали, как падают у мертвых. Потом и коронки снял.
— Каким инструментом?
— Руками, то бишь пальцами.
Все посмотрели на ревматические, но еще сильные руки убийцы.
— Одними пальцами снять коронки невозможно. Зубные техники обычно распиливают их.