Взвод
Шрифт:
Лейтенант не ответил, на это пока не было сил, лишь слегка кивнул, давая понять, что он в полном сознании.
– Вот и молодец. – Она намочила в тазу край полотенца и решительно откинула одеяло. – Давай будем мыться.
Иван поначалу смутился, осознав, что лежит абсолютно нагой, но быстро справился с этим иррациональным стыдом.
Взглянув на себя, он ужаснулся. Одна кожа да кости. Лозин мог видеть лишь свои ноги да впалый живот, но и этого хватило, чтобы вернулось чувство недоумения, а вместе с ним и смущение перед молодой девушкой.
– Ничего,
– Раз очнулся, давай знакомиться. Меня зовут Настя… – Она вновь намочила и отжала полотенце, осторожными, но, как показалось Ивану, профессиональными движениями обтирая его грудь, плечи и живот.
Он попытался ответить ей, но из пересохшего горла вышел лишь сиплый вздох.
– Не напрягайся. – Настя вдруг застенчиво улыбнулась, будто в облике истощенного, едва живого лейтенанта было для нее что-то неизбывно близкое, родное, радостное. – Я знаю, тебя зовут Иван, фамилия Лозин. Мы встречались раньше, – пояснила она. – Я работала в лаборатории, где проводили медицинское тестирование основных и дублирующих групп десанта, задействованных в проекте «Россия».
Иван смог ответить ей лишь слабым кивком. Сил говорить по-прежнему не нашлось, но Настя не настаивала. Справившись с нехитрой гигиенической процедурой, она укрыла его свежим одеялом и, улыбнувшись напоследок, вышла, унося с собой таз.
Вместо нее в помещении появился мужчина средних лет. Одет он был невзрачно, в серую рубашку и помятые брюки, на плечи накинут застиранный до белесых разводов армейский бушлат, лицо осунувшееся, но тщательно выбритое, в руках он держал пластиковую поллитровую кружку.
– Rehabilitation… – внезапно произнес он по-английски. – Кушать… Пить… – добавил незнакомец, двумя руками протягивая Ивану кружку, в которой оказалось молоко.
Так… Значит, все-таки американцы… мать их… – Мысль гулко ударила в виски яростным током крови, будто внутри организма до этого рокового мига все же оставалась одна-единственная сжатая пружинка, последний резерв сил, который мог быть востребован только вот так, внезапно, спонтанно и болезненно.
Минуту назад, глядя на Настю, он заметил, что его автомат стоит неподалеку от изголовья кровати, в углу, завешенный верхней одеждой, из-под которой торчал лишь краешек магазина. В такие секунды солдат не размышляет, он действует. Это нельзя обосновать, особенно когда речь идет о русском солдате. Да, он мог проваляться несколько месяцев под снегом, сгорать в лихорадке, чудом выкарабкаться с того света, но этот неприкосновенный остаток сил, имя которому – воля, остался, и речь шла не о лейтенанте Лозине конкретно…
Он скатился с кровати, больно ударившись об пол, выпростал руку, с трудом удержав в ослабевших пальцах вес автомата, и, не в силах встать, направил ствол «шторма» в лоб американцу.
У того глаза полезли из орбит не то от внезапного приступа страха,
– Рашен… Крези… – пробормотал он, непроизвольно попятившись. – Нет!.. Не нужно!.. Learned!.. – С английского он снова сбился на русские слова: – Не враг!.. Нет война!..
В этот миг хлопнула дверь, и в помещение вошла Настя.
– Да вы что, с ума посходили? – В ее голосе звучал укор, гнев и… непонятный теплый оттенок. – Иван, Джон, ну-ка прекратите… – Она склонилась к Лозину и ласково накрыла его напряженные пальцы своей теплой ладонью. – Ну, не психуй… Извини, я должна была тебя предупредить. Он не враг, и мы не воюем с Америкой. – Настя обернулась к Джону и вдруг прикрикнула: – Ну, что стоишь? Иди помоги положить Ивана в постель.
Американец опять что-то пробормотал про сумасшедшего русского, затем поставил молоко на стол и принялся помогать Насте.
Сил на сопротивление не осталось. Ивана вновь уложили на кровать, укрыли одеялом, и теперь уже Настя принялась поить его молоком.
– Ты только не нервничай, ладно? Тебе нельзя, – уговаривала она его, будто маленького капризного ребенка. – Потерпи пару дней, окрепнешь, встанешь на ноги, тогда и поговорим. Ни при чем тут американцы, ты ведь должен знать…
– Нет… – хрипло выдавил Иван. – Ничего не знаю…
– Тем более. Джон Херберт – ученый, он сотрудник НАСА, приехал в нашу дивизию по приглашению, понимаешь? Потом тоже мыкался по лесам, как я. Чего сразу за автомат-то?..
Лозин не ответил, только стиснул зубы. Сколько ни старались ротные командиры, а космополит из него вышел, мягко говоря, хреновый. Не нравилась ему страна, мнящая себя владычицей мирового порядка, хотя умом Иван и понимал, что крики политиков – это одно, а реальный баланс сил – совсем иное. Впрочем, глупо было сейчас думать об этом, после того как Настя ясно сказала: Мы не воюем с Америкой.
Значит, война все-таки имеет место.
С этой беспокойной тревожащей мыслью он снова постепенно впал в забытье, но теперь это уже был глубокий сон выздоравливающего человека, а не черный провал беспамятства.
Утро следующего дня было теплым и солнечным.
Иван не ошибся в своих мысленных подсчетах – истекали последние числа апреля, и, пока он валялся в длительном беспамятстве, снег сошел повсеместно, земля подсохла, а сквозь пожухлые прошлогодние султанчики травы уже пробивалась свежая, сочная весенняя зелень, почки на деревьях набухли и были готовы вот-вот лопнуть, выпуская клейкие нежно-зеленые листочки.
Когда он проснулся, в доме никого не было. Его выстиранная форма была аккуратно сложена на стуле. Встав с постели, Лозин ощутил резкий приступ головокружения, но, постояв с минуту, опираясь на старомодную металлическую спинку кровати, он сумел справиться с дурнотой, потом самостоятельно оделся и, придерживаясь одной рукой за бревенчатую, конопаченную мхом стену, вышел на крыльцо.