Шрифт:
Все вокруг было в неприятных сине-зеленых тонах, почти все.
Мы с ней стояли на перроне, нет, скорее, смотрели на него со стороны.
Чувство, что мы не там, где надо бы быть, а где-то в другом месте, овладевало нами. Возможно, из-за этого мы взяли друг друга за руки.
Тут на перроне появилась
Она посмотрела на нас снизу вверх, как-то странно склонив голову.
Увидев, что взгляд ее устремляет не враждебность к пришлым, но сочувствие, замкнувшееся от бесполезности проявления, я спросил:
– Где мы?
Она ответила одними губами:
– Не там.
И тут же мы оказались в странном месте. Нет, не пришли, а приехали в чудном зеленом поезде.
В маленьком вагончике с открытыми окнами. В них купы деревьев колоннами беженцев уходили прочь.
Сочтя поезд детским, моя спутница повеселела. Я тоже – мы были в нем одни и ближе.
Место напоминало гладиаторскую арену, только зрителей не было – один загон, посыпанный крупным песком да высокие стены с пустыми надстройками открылись нашему зрению.
Мы стояли, рассматривая их, тут у противоположной стены появился узколицый скуластый человек, вооруженный длинным металлическим стержнем.
Он зло бросился ко мне, враждебно вращая им, и спутница пропала, потому что руки мои ощутили такой же стержень, стержень, понуждавший действовать. Человек приблизился, мы стали биться (звона железа не было слышно, одна упрямая решительность ударов чувствовалось мною).
Спустя короткое время я, поколебленный этой решительностью, понял, что человек победит, прекратит мое существование, и больше ничего не будет.
Прекратит существование и ничего больше не будет, потому что он сильнее нас.
Я отступил.
Опустил шест.
Глаза человека злобно (и обреченно) сверкнули.
Он отбросил стержень, в руке его появилась длинная, конусом сходившаяся спиральная шпага, цветом белая или светло-серая.
Злорадно (и обреченно) посмотрев на меня, он с силой вонзил ее себе в солнечное сплетение.
И упал.
Пока я смотрел на это, в дальнем конце арены появился другой человек. Похожий на первого или он же. Руки его сжимали металлический стержень.
Вглядевшись, я понял, что это не я, умерший, жду его приближения, а она, моя спутница, глазами которой я стал смотреть, потому что кроме нее никого не стало.
Человек, вращая палкой, приблизился к ней (ко мне), и все повторилось: понимание того, что он прекратит ее (меня), и короткая стычка, и самоубийство.
Но она осталась.
Потому что была пространством.
Это был сон. Сине-зеленые тона начальных его кадров – это ядовитые тона жизни.
Моя спутница – моя надежда.
Мое женское начало.
Икс к моему игреку. XY.
Она – то, что не давало остановиться и питало.
Невысокая, кое-как одетая женщина на перроне – моя неустроенность, опоясанная веревочкой стремления обходиться тем, что есть.
Стремления к независимости от всего.
Поезд – детский – моя инфантильность. Инфантильность человека, не захотевшего стать должностью.
Арена – пустая, окруженная высоким непреступным забором – место постоянного моего пребывания. Иначе – жизнь.
Злобный человек – я. Замкнутый обороной, бросающийся на людей, ее преодолевших. Я, постоянно себя убивающий.
Стальной стержень – то, что проткнуло меня от головы до паха. Детство.
Спиральная шпага... Символ движения по спирали, развития, узнавания, кончающегося убийственным острием?
Смысл сна – все умрет?
Кроме женского начала, кроме надежды, рождающей вещи, подобной этой?