Я, Абдалла
Шрифт:
Мужчина помолчал, вытащив из нагрудного кармана небольшую золотую ручку он покрутил ее в ладонях.
– Конечно, я думаю об этом..Я не скажу, что это мешает мне спать, но, определенно, я задумываюсь о том, как я использую свой диплом Стэнфорда.
– И, что.. к каким выводам приводят тебя эти раздумья? Тебе нравится то, чем мы здесь занимаемся?
– Трудно и неправильно делать что-то против своей натуры, – мужчина покачал головой, – ты знаешь меня, я люблю порядок во всем, по крайней мере стремлюсь к нему. Поэтому, некоторое время назад я разобрался с этим вопросом, отделив, так сказать для себя зерна от плевел.
– И что…что ты для себя разъяснил, – женщине нужен был конкретный ответ на вопрос, мучающий
– Моя фамилия не Менгеле, – мужчина снова медленно покачал головой, – мы с тобой работаем не на нацистов, мы на правильной стороне. Они убийцы, Сьюзан, они объявили нам войну, и мы помогаем защитить нашу страну от террора. Да, мы не обычные врачи, мы не лечим детишек от простуды… но..кто-то должен делать то, что мы здесь делаем. И, послушай, – снова поиграв немного золотой ручкой в ладонях, продолжил доктор, – на самом деле, что мы такого делаем? Вот, к примеру, наш нынешний пациент… Я не знаю, что он сделал. Но я точно знаю, что он здесь, потому что у наших спецслужб есть на то веские причины. И мне этого достаточно, я больше склонен верить нашим парням, чем гадать, виновен он или нет. Он враг, и этим все сказано. И, еще раз, что мы делаем? Колим ему яд, сжигаем сосуды, органы, вызываем некроз?? Нет, напротив, все, что мы делаем – укрепляем организм, вводим тонизирующие препараты, спасаем от обезвоживания, т.е. делаем именно то, что должны делать люди нашей с тобой профессии, лечим и восстанавливаем. И точка. Меня как врача не волнует, что все это делается в том числе, чтобы он находился в сознании как можно дольше и выдержал допрос, не умерев преждевременно. Но..это уже другая часть истории, к которой я не имею никакого отношения.
Сьюзан сидела, молча разглядывая ручку в тонких нервных пальцах коллеги. После долгой паузы она наконец заговорила
– Ты прав. Пусть все горит огнем, ты прав. Не мое собачье дело, что с ним делают потом. Здесь и сейчас я помогаю ему, делаю свое дело, а дальше им занимаются другие. Вот они пусть и думают, – на усталом лице Съюзан даже появилось некое подобие улыбки.
– Вот и правильно..стресс и переживания здоровья не прибавляют, а мы нужны нашим детям, не забывай…– с лица мужчины тоже ушла туча, он был рад, что им с коллегой казалось удалось справиться с не дающим им обоим покоя вопросом.
Идриса долго везли по еле освещенному корридору, они чувствовал, что каталка идет по уклону, они направлялись вниз, в подвальное помещение. Редкие лампы на потолке не могли соперничать с темнотой, так что вокруг царил мрак , совершенно не придающий оптимизма. Это был трюк, рассчитанный на страх, на подавление воли пленника перед так называемым «интенсивным допросом». Допрашиваемый должен был прочувствовать, что он один в пустоте, и помощи ждать неоткуда. Убивали надежду, самую ничтожную искру, что теплится в каждом, добряке и убийце, веру в чудесное спасение и избавление от мук. Джек и Брайан везли свою жертву молча, не желая тратить время на угрозы и предположения, что с ним будет внизу. Оба были сосредоточены, прошло два дня, результата не было, и им предстояло сделать все, и даже больше для получения так нужной информации. Они так не проронили и слова пока наконец не приблизились к широкой железной двери с правой стороны корридора. Прежде чем открыть тяжелую дверь, Джек оглянулся на Идриса и без тени улыбки спросил
– Ну, что, готов к веселью? Мы готовы.
Пленник молчал, он понимал, что нет смысла говорить, кричать, скулить о пощаде. Он находился в центре ужасного урагана, катастрофы, и все, что он мог сделать – стиснуть зубы и не дать себе потерять рассудок, сохранять самообладание до последнего.
Его ввезли в просторную комнату, больше напоминающую зал госпиталя, стены и даже потолок были покрыты кафельной плиткой. На стенах по периметру были установлены какие-то приспособления, аппараты, о предназначении которых можно было только догадываться.
– Вот мы и в комнате чудес, – Джек смотрел на Идриса как на бездушный предмет, – знаешь, здесь часто, почти всегда случаются чудеса, здесь начинают говорить даже немые.
В этой комнате, он, – Джек кивнул на Брайана, – не будет просить тебя заговорить, это ты будешь умолять нас выслушать тебя, а мы подумаем, стоит нам остановиться или подождать еще немного…
Идрис чувствовал себя добычей, над которой склонились два стервятника, беспомощность убивала волю. Как бы он не пытался, не получалось пошевелить ни на миллиметр, никакие крики не могли помочь ему, пленник даже не представлял, что случится в следующую секунду, что приготовили ему его «заботливые друзья».
– Когда ты будешь кричать, чтобы мы остановились, все будет зависеть от того, что ты нам хочешь рассказать, так что не трать наше время на ерунду… Ты получил огромную дозу тонизирующего средства, будешь в сознании все время, а вырубишься, мы тебе снова поможем. Мы сделаем так, что ты будешь верещать как свинья, прежде чем сдохнуть, но, если даже мы переусердствуем и ты вдруг нас покинешь, я не расстроюсь, – Джек наклонился к арестанту, – мне только что сказали, что твой босс уже начал петь, да так, что его не могут остановить. Твои показания нам почти и не нужны, хотя, – Джек переглянулся с Брайаном, – может, ты нам расскажешь, что-то новое…
Наслаждайся!– с этим напутствием офицер подкатил койку открытой кабинке в углу помещения.
Идрис глубоко дышал, ему хотелось кричать, разорвать ремни, сковывавшие все тело. Он из-зо всех сил старался держать себя в руках. Его будут пытать, пытать как в Средневековье, и, самое страшное, он даже не знал почему.
– Вижить, выжить любой ценой, это когда-нибудь кончится, обязательно кончится..– пульсировало в его мозгу.
Голову прижали к койке жестким полуобручем так сильно, что арестант не сдержал стона. Теперь он был полностью обездвижен, ему оставили только пальцы. Лицо накрыли тяжелым материалом, похожим на мешковину. Идрис закусил нижнюю губу, чтобы не заорать от страха, пальцы вцепились в твердое покрытие койки, вкус собственной крови немного отрезвил его, он собрал силы и тихо выдохнул.
– Легкий режим или средний для начала, – голос Брайана доносился как-будто издалека.
– Ты обижаешь нашего гостя, он крепкий, давай тяжелый, я уверен, ему понравится, – ответ Джека не заставил себя ждать.
Ледяной поток обрушился на покрытое мешковиной лицо Идриса, вода заливала ноздри, не давая дышать. Пленник стал ловить воздух ртом, но вода хлестала и хлестала, так что Идрис зашелся в кашле. Легкие горели без кислорода, он втягивал в себя воздух вместе с водой, откашливал, захлебывался, и кричал. Он бы отдал все, чтобы повернуть голову в сторону от этого жестокого потока, но полуобруч был как жесткие тиски. В какие-то доли секунды поток ослабевал, и Идрису удавалось с хрипом втянуть в себя немного воздуха, он сильнее вцепился пальцами в койку, и стал ловить эти живительные моменты. Он не мог видеть табло над на стене над койкой, показывающее уже почти пять минут с начала его борьбы за жизнь, для допрашиваемого это была нескончаемая вечность.
– Я, – содрогаясь в приступе кашля, приказал он себе, – не …умру..
Но моменты затишья стали реже, и арестант стал понемногу терять сознание, он боролся но сил откашливать, выталкивать, заливавшую горло воду становилось все меньше. Грудная клетка разрывалась без кислорода, пальцы, все еще державшие койку железной хваткой начали разжиматься..
– Вот она…смерть, – мелькнуло в угасающем мозгу, – за что…
– Разочаровал он меня, и семи минут жесткого режима не протянул…Я был уверен, что до десяти точно дотянет.