Я - аферист. Признания банкира

Крез

Я, конечно, не сомневался, что Этьена уволят все равно, однако высоко оценил его умение бороться. И даже горячо поддержал попытки убедить нас, будто мы имеем дело с грандиозным заговором. Президент был слегка ошарашен. Как же это? Выходит, банковский терроризм, о котором регулярно вопит горстка журналистов, существует на самом деле? Вот уж действительно, мы живем в подлое время, люди перестали делать как следует работу, за которую им платят, и отныне можно ожидать чего угодно. Вплоть до самых чудовищных мерзостей.

Итак, налет на наши счета прошел как по маслу. Очаровательный финальный

штрих этого великолепного дня: в миг внезапного просветления старый ловелас потребовал, чтобы информация о случившемся никуда не просочилась. Обсудим это позже. А пока директор по коммуникациям должна составить коммюнике, задача которого — похоронить новость. Необходимо упомянуть о "технических инцидентах", послуживших причиной "ошибки в выполнении некоторого количества трансферов". На какую сумму? Ее назовут через несколько дней, упрятав внутрь вороха данных, относящихся к обычным операциям, которые осуществляет Банк. В разгар кризиса есть все шансы, что коммюнике проскочит незамеченным.

А пока Lehman продолжил свое падение и остановился на котировке в 21 цент, провалившись, иными словами, на 94 %. Некоторые журналисты потом припомнят, что годом раньше журнал Fortune ввел это почтенное учреждение в сонм "Лучших компаний США".

К вечеру понедельника 15 сентября 2008 года саван для Фулда был готов. И трейдеры всего мира рыдали, уронив головы на свои компьютеры, оплакивая наступивший конец света.

Мне с трудом удавалось думать о чем-либо, кроме дожидавшихся меня трехсот семнадцати миллионов. Возможно, это меньше, чем у Фулда, но чуть больше, чем у Эдуарда и Давида Ротшильдов вместе взятых. В конце концов, я это заслужил, как любой другой. Чем я хуже бандитов топ-менеджеров, уволенных за грубую ошибку и убегающих с деньгами своих акционеров и клиентов. Взглянем на вещи реально. В момент моего назначения я плохо согласовал условия контракта, и понадобились все эти неслыханные события, чтобы получить то, на что я имел законное право: золотой парашют. Чтобы приземлиться в новой жизни.

И теперь я смогу совершить прыжок.

ЭПИЛОГ

Прошло восемь месяцев. Восемь с момента краха и пять с тех пор, как я покинул Банк. Формулировка: "с благодарностью за весомый вклад". В мою честь даже устроили небольшой коктейль, на котором в присутствии всех моих коллег только что назначенный новый президент произнес яркую речь по поводу лепты, внесенной мною в процветание нашего учреждения. Очень трогательно! Некоторые из присутствующих выглядели слегка удивленными. В особенности когда новый президент высказался в том смысле, что хотел бы продолжить наше сотрудничество — пусть в новом формате, но в прежнем прекрасном духе взаимопомощи и дружбы. Заодно он также предсказал "вполне возможное" отныне оздоровление рынков, подчеркнул, что отчетность Банка была "проверена под микроскопом" и что недооценка курса долго не продлится. Хорошее начало.

Всюду пишут, что у нынешнего кризиса есть и положительные стороны. Что он положит конец излишествам, заоблачным вознаграждениям, премиям за провалы. Что капитализм будет реконструирован. Что председатели советов директоров и другие топ-менеджеры будут (наконец-то!) нести ответственность. Что трейдеры (да-да!) успокоятся. И что время безумных спекуляций позади.

Но что на самом деле произошло за истекшие восемь месяцев?

Разве банкиры — ладно, руководители банков — отныне отвечают собственным имуществом, как это было раньше в крупных деловых домах? Нет.

Как там налоговые оазисы? До сих пор живы? По-прежнему принимают денежные средства большинства мультинациональных компаний и крупнейшие личные состояния? Даже если офшоры вынуждены отныне делать небольшие уступки, все равно ответ будет: да, да и да!

Отказались ли от чудесных тайников, каковыми являются джунгли внебалансовых счетов? Или эти пещеры с сокровищами, недоступные простым смертным — вкладчикам, журналистам и даже финансовым аналитикам, — по-прежнему существуют." Конечно же да.

Вернули ли банкиры деньги, соблюдая приличия? Отказались ли от заоблачных бонусов? От своих парашютов из цельного золота? Нет, нет и еще раз нет.

А прозрачность отчетов — она что, действительно повысилась? Были ли приняты новые, более жесткие правила, регламентирующие финансовые коммуникации? Ни в коем случае.

Что сделали министры финансов и главы государств, которые, чтобы скрыть свою беспомощность, собираются все чаще и чаще (как недавно в Лондоне)? Да ничего. Или совсем мало.

Нужно смотреть в лицо реальности: да, этот тип банкиров, к которым я принадлежал, — полностью развращенные люди, прожженные аферисты. Да, они без зазрения совести обжирались в течение двадцати лет и по-прежнему уверены, что праздник вот-вот продолжится. Никто не стремится отказаться от саморегулирования. Впрочем, непрозрачность для них — и безусловный рефлекс, и стиль жизни одновременно.

Ситуация остается крайне серьезной: с рынков ушло доверие. Правила ведения финансового бизнеса подлежат изменению. Но они не хотят и слышать об этом. Поэтому кризис продолжится. И продлится не восемь месяцев, как представляли себе поначалу некоторые магнаты, но скорее год, а может, и два. Как минимум.

А потом, в один прекрасный день, биржи упадут так низко, что вероятность новых больших заработков повысится. И желание воспользоваться этим станет неудержимым. Акции вырастут, экономика поднимется, и мы выберемся из кризиса. Единственный вопрос: когда?

Конечно, на горизонте появились тучки. Андорра вроде бы перестала быть идеальным убежищем. Не страшно, моя добыча переместится в другое место, подальше. В Сингапур. А может — в Китай, кто знает?

А пока я наслаждаюсь новой жизнью. Никто никогда не узнает, что это я написал книгу: некоторые детали изменены, о подробностях, которые помогли бы меня вычислить, я умолчал.

Сейчас семь вечера. Два часа ночи, по-вашему. Впрочем, я должен вас покинуть: у меня назначено свидание. Держу пари, она дожидается меня в черном шелковом белье.

Разве жизнь не прекрасна?

ОТ АВТОРА

Само собой разумеется, слова, вложенные мною в уста персонажей, продиктованы исключительно моей памятью, которая далеко не всегда безупречна.

К.