Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Рассказы отца о войне мы с братом слышали много раз с самого детства. Некоторые имена и детали, кажется уже стали частью и нашей жизни, как и сама война, прокатившаяся еще до нашего рождения, каким-то непостижимым образом живет и в нас. Многое из его рассказов, повторенное по многу раз, стало обыденным и знакомым. А потом, с годами, когда мы стали старше и, надеюсь, умнее, стало вдруг ясно, что их, эти рассказы, надо обязательно записать. Когда-нибудь не станет отца, потом и нас, слышавших эти рассказы, и мельчайшие детали, важные для правильного восприятия того времени, нашей истории, исчезнут, растворятся

Мы стали упрашивать отца записать то, что он видел, как он это видел и понимал. Да он и сам был не прочь. Обладая великолепной памятью (нас всегда поражало, как он сохраняет в памяти сотни имен и географических названий, мельчайшие детали того времени, например, тогдашние цены и размеры зарплат), ясным умом и хорошим слогом, он мог и хотел оставить своим потомкам объемную картину увиденного.

Выйдя на пенсию и оставаясь еще очень активным и физически крепким человеком, отец с присущей ему энергией и энтузиазмом взялся за дело. Обложился картами и справочниками и начал писать.

Первую часть воспоминаний он писал во второй половине 80-х годов и закончил уже в 90-е. И она, эта часть, несет на себе следы того противоречивого времени, следы внутренней цензуры и определенную сдержанность.

Вторая часть, написанная в конце 90-х и позже, уже более раскованна и откровенна, а третья, принадлежащая уже к нашему времени, пожалуй, даже излишне радикальна (на мой взгляд). Здесь, вероятно, сказались и возраст отца, и осмысление произошедшего с учетом огромного массива новой информации по нашей истории, ставшего доступным.

И сейчас, когда пишутся эти строки, отец постоянно возвращается памятью к тем годам, вспоминает, рассказывает, живет прошедшей войной. Что отрадно, они, его воспоминания, не меняются в его рассказах. Можно было бы сказать, что он «не путается в показаниях». Порой меняется оценка, хотя и незначительно, но фактическая сторона, за редкими исключениями, остается неизменной. На мой взгляд, это является лишним подтверждением того, что все написанное – правда, конечно, в преломлении взгляда конкретного человека. Но в этом-то и ценность!

Так получилось, что мне довелось или, можно сказать, было доверено почетное право набирать и готовить к печати рукопись отца. Отец писал свои воспоминания еще в докомпьютерную эру, ручкой, как правило, на оборотных сторонах каких-то бумаг. Счастье, что у него, всю жизнь работавшего с картами и чертежами, выработался четкий, хорошо разбираемый подчерк. Позже я отдавал рукописи в набор или набирал сам, редактировал, распечатывал и отдавал ему на проверку. Потом вносил его правку. Большая и, думаю, окончательная работа по набору, редактированию и правке рукописи была проделана сейчас, в 2010 и 2011 годах.

В чем заключались редактирование и правка, проделанные мной? В основном они касались грамматики, стиля. Я убирал повторы и немногочисленные ошибки, вставлял пропущенные слова и буквы, иногда меняя порядок слов, не касаясь в то же время фактологической стороны. Часто разбивал сплошной текст на абзацы и иногда менял или добавлял деление на главы. В любом случае я прежде всего старался сохранить живой голос и стиль рассказа отца, сохранить все мельчайшие детали. Хорошо зная устные рассказы отца, старался подчеркнуть наиболее важные для него моменты, если он сам что-то упускал в тексте. В первых частях, включающих большую часть воспоминаний, мой «след» совсем незначителен, в самом конце – несколько возрастает. Последние главы отец, после перенесенного в 2008 году инсульта, пишет более лаконично, отрывистыми и скупыми фразами, как бы торопясь, отчего рассказ приобретает конспективную форму. В ряде случаев я добавлял упущенные им фрагменты, которые хорошо знаю по его прежним рассказам или слышу от него сейчас. Разумеется, добавленное и отредактированное предъявлялось отцу на утверждение и было оставлено, если получило его одобрение. И если обобщить сказанное, то моя роль не велика и сводится скорее к технической. То есть в книге читатель слышит подлинный голос участника событий.

Начиная свой труд, отец хотел рассказать о войне, о своей жизни прежде всего нам, своим детям, своим внукам и правнукам (есть уже и такие). Но мне кажется, они будут интересны многим, особенно учитывая, какое большое значение для нас все еще имеет история той войны, какую громадную роль она играет в жизни людей и страны. И тогда мы решили, что рукописи не место только в семейном архиве, и стали готовить книгу к публикации. Удастся это или нет, не знаю, но очень бы хотелось, чтобы отец смог подержать в руках и пролистать Свою Книгу, ту, которую будут читать его потомки.

М. П. Андреев.

Январь 2011 г. Антарктида, ст. Молодежная.

Солнечные лучи, пробиваясь через кроны деревьев, согревают промокшие от ночного моросящего дождя и пота шинели. Неудержимо хочется спать. Веки смыкаются, как намагниченные. Замаскировавшись, мы уже больше часа лежим перед мостом. Река не широкая – не более 30 метров. В мирное время преодолеть такую было бы не трудно. Но это в мирное, а сейчас война…

Наша дивизия, а точнее – ее половина, перед рассветом подошла к реке и затаилась у шоссе, в двух-трех километрах от моста. Уничтожить гарнизон немцев, охраняющих мост, очевидно, не представляло большого труда, но командир дивизии принял решение сначала установить наблюдение за переправой и шоссейной дорогой.

И вот мы, пятеро разведчиков 1-го дивизиона 299-го артиллерийского полка, скрытно, еще в предрассветных сумерках, подобрались к мосту и расположились в заросшей лозняком воронке, как будто специально устроенной для нас. Двое ушли на связь с командованием, а мы, превозмогая сон, наблюдаем за мостом и дорогой. Дорога пока пуста. Немцы ночью останавливаются в населенных пунктах, опасаясь передвигаться в темное время. В лесах много пробирающихся на восток групп красноармейцев, и встречи с ними им нежелательны.

В охранении моста спокойно. Только тупое рыло пулемета выглядывает из окопа, да иногда движется над бруствером каска часового.

Сдержать сон, кажется, нет никаких сил, но и уснуть нельзя, знает каждый из нас. Можно бы спать по очереди, но и это опасно, так как может заснуть и дежурный. Посовещавшись, мы договариваемся, что спать будет только один, а двое должны бодрствовать. Одновременно они не уснут, а если один уснет, второй его немедленно разбудит. Бросили жребий. Первому выпало спать разведчику Киселеву. Уснул Сережа, кажется, не опустив еще и руку со жребием. Остались вдвоем. Солнце все выше поднимается над горизонтом. Стало теплее. Дрожь, пронизывавшая все тело из-за почти неподвижного состояния после тяжелого ночного марша, немного унялась. Зато на смену ей все сильнее дает о себе знать голод. В голову неотступно лезут всякие «деликатесы» окруженцев.