Я, Чудо-юдо
Шрифт:
– Неизвестно, в какие времена, – парировал Баюн. – И нельзя исключать, мой хвостатый друг, что кто-то из Хранителей доставал оружие по приказу Заллуса и доставлял хозяину тем или иным способом. Как бы то ни было, для нас оно бесполезно.
Забегая вперед, скажу, что от Заллусовых закромов нам никакого проку так и не было, хотя на всякий случай я захватил с собой и оружие из тайника, и побрякушки для создания иллюзий, и скатерти (которые потом вообще в печку отправил – не хватало еще по ошибке травануться; медицинский амулет, конечно, вещь надежная,
Мрачные, но, по странному свойству несходных наших натур, все же полные решимости не отступать и не сдаваться, мы с котом вернулись в терем. Здесь царила непривычная тишина. Платон сидел на крыльце и безучастно смотрел в сторону моря, а Настасьи, как выяснилось, вообще не было дома.
Новгородец на мой вопрос ответил:
– Да почитай сразу, как вы ушли, и подалась куда-то. С каким-то узлом, навродь.
– В какую сторону?
Он махнул рукой на гору.
– Чудо, я спросить тебя хочу…
– Погоди, Платон, что за узел у нее был?
– Ну сверток какой-то. Да я, признаться, не разглядывал. Вопрос у меня к тебе, Чудо. Ты, я смотрю, по-настоящему драться задумал? Добро, ты сильный, ловкий, один хвост у тебя всего меня сильнее. А я вот тут подумал-подумал – а ведь не пригоден я к такому ремеслу. Мое-то дело простое… Нет, ты не думай, я за тебя всей душой! Но… воевать не обучен. И даже склонности такой не имел никогда – ну, да ты знаешь, я ведь верую, что каждая жизнь Богу угодна, отнимать же ее грех великий. Ты ведь помнишь, правда?
– Помню, – кивнул я. – Ты это спросить хотел?
– И это тоже. И другое: скажи, добро ли будет мне воевать, грех сознавая, да еще и не умеючи? Ты же ведь и положиться на меня не сможешь, меня же первый же ворог и убьет на месте…
Ни в лице, ни в голосе он вроде бы не изменился, но эти частицы «же», которыми он необычно густо пересыпал свою речь, говорили о многом.
– Да ты не тяни, Платон, прямо скажи, что хочешь.
– А я не тяну! Я же прямо и сказываю: что от меня проку-то в бою? Так и зачем же мне на погибель оставаться? Нет, этак вот когда речешь, не то получается. Ты подумать можешь, будто я бросаю тебя в трудный час. Да ведь нет же! Наоборот, тебе же дело облегчаю. Ну посуди: убьют меня, тебе же на душе тяжельче станет, особо потому, что без толку жизнь христианская угасла…
– Я понял, понял. Да, ты прав, дружище. Собственно, я о том же сказать хотел, да вот ты меня опередил. В бой идут только добровольцы. Иди там, в светелке ларчик стоит, в нем кольца волшебные. Выбери себе одно, вещи собери, да и лети, куда душа пожелает.
– Я на Русь подамся, – с готовностью заявил Платон. – Я же и про это тоже думал, ведь правильно же все вы говорили: где родился, там и пригодился. Вот, думаю, пора бы уже и… В общем… Чудо!
Я, уже направившись было к горе, обернулся.
– Чудо, я не боюсь! Я тебе обузой быть не хочу!
– Да, Платон, все правильно. Ты там скажи Баюну, что я Настю искать пошел, скоро вернусь.
– Да-да… Чудо! Спасибо за все! Храни тебя Бог!
– Счастливого пути! – махнул я лапой и, уже не слыша (а скорее, не слушая) его, углубился в лес.
Нет, я не назову это предательством. Это просто страх, а страх нельзя осуждать. Наверное, если бы у меня была возможность в любую минуту покинуть остров, я на месте Платона тоже бы ей воспользовался.
Потому что мне тоже страшновато.
Не без труда различая среди густых тропических ароматов запах Насти, я вышел к горе и поднялся на террасу, украшенную озерцом и пестрой цветочной поляной.
Озеро питал родник, бьющий у вершины горы. По каменному руслу скатывался ручей с уступов, пробивал короткую дорогу через разнотравье и вливался в холодную озерную гладь. Озеро неглубокое, глянешь сверху – все дно как на ладони, но вода в нем всегда ледяная, не знаю почему.
Настасья сидела на камне у берега, похожая на героиню картины Васнецова, и расчесывала волосы. Завидев меня, неспешно заправила их под кокошник.
– Настя, ну ты куда запропала? У нас война на носу, а мне за тобой бегать приходится.
– Да, война. Вот я и поспешила дело сделать, пока не поздно.
– Какое еще дело?
– Цветочек на родное место вернуть. Чувствую, плохо ему в горшочке живется.
– Так вот какой узелок у тебя был. Ну пересадила? Теперь айда домой. Надо нам до войны еще одно дело сделать.
– Какое дело? – спросила она, поднимаясь.
Мы зашагали вниз.
– Я из Заллусова капища кольца принес, ты сейчас домой отправишься, к отцу. Так и объяснишь ему: на острове опасно, надо тебе самую кутерьму переждать. Посидишь дома, от нас отдохнешь. Там дальше сама смотри, если у отца твоего все наладилось, так и оставайся. Нет – придумаем. Можешь вернуться на Радугу дня через три, только осторожно, будь готова в любой миг обратно на Сарему податься. Я заметил, что кольца возвращают людей на то место на острове, с которого они в путь отправлялись – вот, значит, на всякий случай домой полетишь не из терема, а из укромного места. Подыщем заросли в сторонке… Слушай, садись-ка ты ко мне на закорки!
– Зачем?
– Да побыстрее нам вернуться надо. Сама видишь, мороки много, чтоб не абы как все сделать. Цветы – дело хорошее, но, честное слово, это ты не ко времени затеяла. Садись, садись! – пригласил я, приседая на корточки. – Может, и правда, не вернешься уже к нам, так когда еще на Чуде-юде покатаешься?
Настя смотрела на меня как на ненормального, но все-таки залезла на загривок, поерзала, устраиваясь боком, как в дамском седле. Я закинул за голову правую лапу, чтобы ей держаться, и быстро зашагал вперед. О причинах ее удивления не думал, мне почему-то не удавалось остановиться, и я все говорил, говорил:
– Время, время! Ну как гости через час нагрянут, а мы тут клювами щелкаем? Чего народ-то смешить, воевать, так воевать. Подготовиться надобно. Да еще с Баюном что-то придумывать, котяток его выручать. Не можем же мы котяток без помощи бросить? Вот, а это дело хлопотное. В общем, каждая минута на счету, а мне по всему острову за тобой бегать приходится. Нехорошо это, Настя, безответственно с твоей стороны…
– Чудо, ты меня для этого к себе потребовал? – разом прерывая мое словоизвержение, спросила Настя.