Я демон! Что это меняет?
Шрифт:
– Да ладно, Сатти, кто предупрежден, тот вооружен, – я попытался ее успокоить. – Просто будем осторожней теперь.
– Значит, ты все-таки чего-то боишься, Райнэр? А я уже подумала, что в тебя демон вселился. – Сатти нервно усмехнулась.
– Придумаешь тоже, – буркнул я, а в голове хохотнули.
В зале таверны нас поджидали Олод и Клэр. Вампирша смерила меня хмурым взглядом, немного задержав его на кольчуге, и недовольным тоном произнесла:
– Что вы так долго? Я уже давно вернулась, кони оседланы, припасы упакованы… Или мы не торопимся?
– Торопимся, – заверил я ее. – Даже больше, чем раньше. – Шагнул к Олоду: – Ну
– Да. – Он глубоко вздохнул. – Саор отправил меня с отчетом в Гордор, так что нам по пути.
– Тогда держи. – Я развернул ветошь, в которую было обернуто лезвие Дрына, и передал топор изумленному орку. – И вот еще, – отдал ему один из засапожных ножей и кастет. – Трактирщик! – Когда толстяк выкатился на мой зов, я показал ему три золотых: – Найдешь мне новые сапоги, пока я пообедаю, – монеты твои. Не найдешь – моей станет твоя дочка. Все ясно?
Сапоги были у меня еще до окончания обеда. Красный, взмыленный трактирщик принес их, когда я допивал пиво. Я отдал ему честно заработанные золотые и подмигнул его дочке, которая то и дело выглядывала в зал из-за дверей кухни, а с появлением папаши надула губки и чуть не плача убежала на двор. Я ее понимал: будь я девушкой, то и сам бы на нынешнего Райнэра накинулся – кажется, я опять оставил лишние объемы после перевоплощения… Саттория, понятное дело, уже не удивлялась, только косилась в мою сторону с явным удовольствием, а вот Кларисса рассматривала меня совершенно открыто и со всевозрастающим подозрением. Один Олод ничего не замечал, увлекшись разглядыванием новой игрушки.
Дрын ему откровенно понравился, и я чувствовал, что это взаимно: от громадного топора исходило такое довольство, будто он был старым псом, отыскавшим давно пропавшего хозяина. Лезвие, по которому проводил пальцами орк, тихо звенело, а тот не мог удержаться и ласкал ладонью темное полированное дерево топорища, ощупывал каждый уголок насечки на нем, поворачивая топор то одним боком к себе, то другим.
– Олод, это топор или секира? – прикинулся я дурачком.
– Секира, конечно. – Здоровяк поднял на меня удивленный взгляд.
– Так и знал, – кивнул я, пряча усмешку.
Кларисса фыркнула, у Саттории приподнялись уголки губ. Олод недоуменно пожал плечами, а потом улыбнулся как ребенок:
– Правда, она красивая?
Тут уже мы не удержались и заржали все втроем.
– Ты не против, если вашу свадьбу мы сыграем уже в пути, а, зеленый?
Олод побагровел, но потом усмехнулся:
– Но ведь действительно – она красивая!
Глава 13
Конюшни в академии всегда были переполнены, а так как студенты нуждались в лошадях крайне редко, то обычной практикой было сдавать скакунов на постой фермерам. Утром Клэр послала весточку одному такому фермеру, и он пригнал вампирше ее вороную, а также двух верховых лошадей для меня и Сатти и крепенького конька под поклажу. Теперь они дожидались нас на заднем дворе вместе с громадным гнедым мерином, которого Саор выделил Олоду для курьерской миссии.
Я осмотрел скакунов, предназначенных для меня и эльфийки, и скрепя сердце должен был признать, что они весьма и весьма неплохи. Не так хороши, как дроуские драги, но в настоящей ситуации выбирать не приходилось: на лошадей сейчас был такой же спрос, как и на сапоги, и счастье, что они вообще нашлись. Поэтому я рассчитался за них и за сбрую с фермером и с завистью глянул в сторону игризки Клэр.
Этот геномод был выведен вампирами и прекрасно переносил суровые условия Суммиттарра с его безводными пустынями и мертвыми скалами. Поджарое жилистое тело, легкие точеные ноги, сухая шея и узкая морда говорили, как мало нужно этому животному для выживания. Не существовало породы более неприхотливой, чем игризы, и в то же время не было лошадей горячее. Игризы-жеребцы настолько славились своей агрессивностью, что появилась поговорка: «Посади детей на игризов, и они выиграют за тебя войну».
Грива вороной с вплетенными в пряди цепочками была заплетена таким образом, что образовывала частую сетку, свисающую по обе стороны от шеи лошади наподобие кольчуги. Тонкие жилистые ноги до колен защищала обмотка из кожаных полос с шипами-заклепками. Иногда поверх кожи наматывалась еще и тонкая колючая цепь, но сейчас, перед дальним походом, в ней не было нужды, и игризка гарцевала на легких ногах. Ее шипованные подковы высекали искры из булыжников, которыми был вымощен двор. Кольчужной попоны, обычной на игризах в бою, сейчас тоже не было, но я не сомневался, что она упакована в одной из седельных сумок: игризы были неимоверно дорогими, и владельцы берегли их как зеницу ока. От лошади исходил острый характерный для этой породы запах.
– Привет, Пряная! – Я слегка поклонился кобыле: существовало поверье, что расположенная к кому-нибудь игризка отдает ему своего жеребенка. Вампиры не подтверждали это мнение, но и разубеждать в нем не спешили, поэтому Райнэр, как и многие другие воины, не терял надежды обзавестись когда-нибудь подобным животным, ведь купить подобного скакуна было невозможно – их получали только в дар.
Вороная скосила на меня злой взгляд отсвечивающих красным глаз и пренебрежительно фыркнула. Я усмехнулся:
– Фыркай, фыркай, твою госпожу я уже объездил, значит, и тебя обломаю. Запомни, ты должна мне жеребчика!
Пряная притопнула задней ногой и раздраженно махнула раздвоенным хвостом с костяными жалами на концах каждого отростка. Обычные лошади, привязанные рядом с ней, заволновались. Я подошел к рослому буланому жеребцу, которого выбрал для себя. Конь был агардинской породы и отличался горделивой посадкой головы на крутой шее, длинными, но крепкими ногами, прямой спиной и мощной грудью. Это была боевая и при этом достаточно быстрая лошадь. Почему фермер решил продать производителя с такими великолепными данными, я понял, когда попытался навьючить на него сумки. Буланый попятился, до предела натянув повод, которым был привязан к коновязи, и стал угрожающе бить копытом. Он даже попытался куснуть меня, когда я подтягивал ему подпругу, но Чешуя надежно защитила мое плечо от конских зубов.
– Ну ты, конина! – рявкнул я, стальным захватом зажимая жеребцу ноздри. – Еще раз так сделаешь, станешь мерином, понял?!
Но до конца он понял только после того, как я, предварительно убедившись, что один во дворе и из окон гостиницы и кухни за мной никто не следит, выпустил край Голода и мазнул им по упрямой животине. Буланый сильно вздрогнул, захрапел, по шкуре его пробежала дрожь, он присел на задних ногах, будто они враз потеряли всю силу. «Будешь упрямиться, скотина конская, – висеть тебе на крюке ободранной тушей!» – добавил я мысленное внушение, ярко представив в воображении соответствующую картинку и спроецировав ее в сознание строптивого жеребца. Тонко заржав, тот выкатил глаза и осел на зад.