Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших
Шрифт:
Все началось 23 августа. Подъем прошел нормально. Это было в воскресенье. Что-то сделали и спрашиваем командира: «Пойдем мы за газом или нет?» Для подпитки аэростата мы носили тогда газ с химзавода. Все девчонки с одной стороны четверо, с другой тоже, и в руках несешь. Такое, знаете, удовольствие — придешь — руки красные аж. Газ был в длинных баллонах — газгользеры назывались. Он говорит: «Подождем указаний». Ну и все, ну и ладно.
Своими делами занялись… не помню… и вдруг — невозможные сирены без конца одна за другой. Когда летят самолеты, звучит сирена — воздушная тревога! Уже знаешь — надо быть на месте. Одна, вторая, третья, и так без конца. А потом пошло… Господи! И уши закрывали, и на землю легли, молодые же, думаем, ну что же это такое? А они так: один заход прошел, потом второй — загорелись дома, а тут эвакогоспиталь в садике был фронтовой. Отправлять надо раненых на ту сторону, а немец бомбит.
Город встал: трамваи перестали ходить, дома загорелись, падали стены, люди гибли. Одна бомба упала на станцию Сталинград-2, а там как раз стоял эшелон с лошадьми. Это ужас что было… Трудно было слушать душераздирающие крики животных!
Но нас никуда командир не отпустил! Мы только на третий день получили указание, чтоб
Недавно приезжали наши на 100-летие Качинского училища — вот представляете, я не могла там находиться — этот звук, как от бомбежки. Самолеты летали, а мы только смотрели и все радовались тому, что они летают. А тогда бомбы сыпались.
У нас двое попали под бомбу на переправе. Не осколками, а прямо рядом взрыв был. Половина уже была погружена на баржу, там же и наша техника была. Они два круга сделали, и потом уже тише стало, и нас отправили в Красную Слободу. Там стояли с сентября до конца октября. Тогда пришел приказ нас отправить на формирование. Мы сели, погрузили нас в поезд, и поехали мы через Владимировку. Наши родители уже знали и хотели встретить, увидеться. Там поезд постоял часов пять. Все приехали. Потом мы поехали через Баскунчак. Утром мы стали выезжать. Солнце поднялось, все такие радостные. К нашему составу с какого-то завода оборудование прицепили и людей, которые за него отвечают, и тут летят самолеты. Мы радуемся — нас сопровождает охрана. Они как начали бросать бомбы. Попали не в начало эшелона, а как раз в конец, и последний вагон совсем разбило. Побежали в поле метров на двести, успели отбежать только, и они начали бросать бомбы. После налета наше руководство приняло такое решение — весь личный состав идет ночью, а днем в кошарах спим, чтоб сохранить человеческие жизни.
Бойко Василий Демьянович
Связист канонерской лодки «Щорс»
Война для нас началась неожиданно. Мы, конечно, знали, что немец по Европе шурует, но не думали, что на нас нападет. Собирались в увольнение, я тогда занимался в секции гимнастики и должен был идти на тренировку, но утром сыграли тревогу, приказали получить боезапас, мы не понимали зачем, а потом приехало начальство и объявило — началась война. Нас сразу направили на оборонные работы, копали траншеи, тогда же начали готовить штольни для подводных лодок — их было мало, лодки укрывать некуда было. Отбойный молоток я тогда здорово освоил. Мы делали над уровнем воды вход в тоннель, потом прорубали тоннель с выходом, а саперы потом бортики взрывали, и вода штольни заполняла. Кормили неплохо, всегда в целом, кроме Сталинграда, пожалуй, — там плохенько было. В конце 1941-го нас направили вместе с пехотной дивизией эшелонами в Москву, но там, видно, без нас справились и нас направили в Царицын — в Сталинград. Там текла мирная жизнь, город красивейший, мы занимались сопровождением грузов по Волге, в основном нефтепродуктов. Немцы активно грузы бомбили, ставили мины — в начале войны они нахальными были — прямо над водой летели, ничего не боялись. Мины магнитные были, ложились на дно, мы, конечно, с этим боролись — была специальная команда — размагничивали корабли, но насколько этого размагничивания хватит, никто не знал — поэтому подрывались, конечно. После подрывов нефть разливалась, Волга горела — бороться с этим было нечем, поэтому просто ждали, пока прогорит. Самолетов наших мало видел, они медленные были, конечно, сбивали их. Но потом мы стали корабли вооружать — ставить пулеметы, орудия на гражданские суда — это были, конечно, неприспособленные корабли, буксир, обшитый жестью, — осколки пробивали насквозь, но стали грозным оружием. Я служил на канонерской лодке «Щорс». Мы их маскировали — рубили деревья, укрывали борта, палубу — со стороны плывет по реке островок, бывало, самолеты нас не замечали, старались, конечно, менять позицию почаще.
Народ из Сталинграда не эвакуировали, а куда их везти? 23 августа, когда Сталинград подвергся одной из самых страшных бомбардировок — население бросилось к набережной, тогда все бросились к реке, давка была страшная, люди лезли по сходням, многих сталкивали в воду, мы все это видели — мы сами ждали отправки на восточный берег. Капитан катера, принимавшего беженцев, кричал в рупор: «Принимаем детей и женщин, остальные потом», а на берегу были мужчины в гражданском, в этот момент один военный, вроде офицер, побежал по сходням на катер, капитан ему орет про женщин и детей, а тот бежит вперед, какой-то чемоданчик в руке, ну капитан достал револьвер и убил его, тот в воду свалился, после этого мужчин на пристани стало меньше, а мы говорили: «Вот, молодец командир, так и надо!»
Канонерские лодки и другие суда перевозили людей, оружие, провиант. Все под огнем, разницы не было что днем, что ночью, город горел, осветительные ракеты над Волгой висели все время. Мы базировались на восточном берегу, наши корабли заходили в притоки Волги, оттуда вели огонь, постоянно приходилось перемещаться, выполняя приказы командования. Отряды НВКД работали, но с катеров уже куда убежишь, а как до нас пополнения доводили, не знаю. С оружием особенно вначале тяжело было, бывало, переправляли и безоружных солдат на тот берег, командиры говорили, что там оружия достаточно. Норма снарядов тоже была, старались бить наверняка. Среди моряков случаев дезертирства не знаю, был один матрос, расстреляли его перед строем, а так моряки сами в бой рвались.
Бараев
Красноармеец 1045-го стрелкового полка 308-й стрелковой дивизии
Сначала привезли нас на станцию Красноуфимск. Оттуда отправили нас на нашу сторону от Сталинграда в Капустин Яр. Сейчас там находится, если не ошибаюсь, космодром. А тогда на том самом месте находился пересыльный пункт. И оттуда нас направили на формирование одного полка какой-то дивизии. От того полка тогда ничего не осталось: его разбили, он только знамя вынес. Там в полку уже никого не оставалось: были только одно знамя, знаменосец и командир полка, больше никого не было. И вот наше училище направили на пополнение этого полка. И так мы попали туда никакими не офицерами, а просто курсантами. Это потом пришли документы со школы младших командиров, после чего мне присвоили звание сержанта. Потом я стал старшим сержантом, а уже впоследствии — старшиной. И попали мы с этим полком на фронт прямо в Сталинград. Еще на пересыльном пункте, как сейчас помню, нам кое-каких солдат дополнительно прислали, кое-кого обмундировали, потом выдали всем противогазы.
Кстати говоря, когда переправлялись в сторону Сталинграда, многие из наших эти противогазы на деревья повесили. Они нам что-то уж очень надоели тогда.
Еще когда мы, значит, через Волгу переправлялись, река была почти вся охвачена пламенем огня. Ведь тогда немцы разбили нефтеперерабатывающий завод, и бензин поплыл по реке. И из-за этого, можно сказать, вся Волга горела! Но в реке были маленькие окошечки, на которые это пламя не распространялось. Так вот, нас погрузили на баржу, прицепили ее к небольшому катерку и по этим вот окошечкам мы поплыли. Река была широкая. И вдруг, когда до берега оставалось далековато, немцы начали бомбежку. Сначала они сбросили с самолетов на маленьких таких парашютиках фонари. Эти фонари долго висели в небе и освещали буквально всю близлежащую местность. А потом начали сбрасывать в нашу сторону бомбы. И одна бомба весом что-то около 500 килограммов, не меньше, упала рядом с нашей баржей. Мы все оказались сразу в воде. Кто плавать умел — выплыл. А кто плавать не умел — сразу же отправился на дно. А такие, кто не умел плавать, среди нас тоже были. И они погибли. Потом мы доплыли на барже до берега. И как только до суши добрались, нас почти сразу же бросили в бой.
К вечеру мы заняли оборону непосредственно в Сталинграде: это было между заводом «Красный октябрь» и заводом «Баррикады», в районе протоки, которая проходила под узкой колеей такой. Фактически это был центр города. Этот район между двумя заводами был таким стратегически важным объектом для нас. Ведь на завод «Баррикады», который был совсем рядом, привозили наши подбитые танки, там их ремонтировали, а уже оттуда они шли на фронт. И чтобы не дать немцам занять эти заводы, эти стратегически важные объекты, мы заняли оборону. В общем, всем своим подразделением мы там скопились. И когда нас туда привели, то сказали: до утра сидите здесь. Показали, что в этом месте нужно создать линию обороны и окопаться. Причем сказали так: если до утра не окопаетесь — значит, все, на утро уже вы будете мертвы. Ну и мы начали окапываться. А утром немцы снова начали бомбежку. Делали бомбардировщики заход, помню, таким конвейером по девять штук. Как отбомбятся — так уходят, а на их место приходит следующая группа бомбардировщиков. Сопровождали их истребители «хейнкели» и «мессершмитты». И так они нас бомбили с 7 часов утра до самого вечера. Наши вроде «ишаки» тоже в небе появлялись — И-16-е, или «Чайки», как эти истребители мы тогда называли. Но по сравнению с немецкими самолетами они были ничто. Вот летят они около истребителей, а немцы как дадут очередь из крупнокалиберного пулемета — так они разлетаются от этого буквально на кусочки. Сидишь так в окопе, тебя всего трясет от злости, но это единственное, что ты можешь сделать. Но потом их, этих самолетов, у нас вообще мало стало.
И только вечером, когда все это дело прекращалось и бомбежки, по сути дела, уже не было, мы ходили за водой и готовили себе еду. Потом немцы нас сильно прижали к Волге. Дело доходило до того, что, бывало, идешь за водой, как начинается обстрел. Все время обстреливали! Там обстановка была такая, что немцы обошли участок около заводика, который занимал наш полк, с фланга, и так все время обстреливали. Да еще и бомбили!
Когда мы в город вошли и направились в сторону двух этих заводов, тракторного завода и завода «Баррикады», я успел заметить, что там ни одного целого дома не было. Были груды кирпичей, кое-где торчали трубы от домов, а где-то и этого не было. Короче говоря, одни были разрушения. Там же речушка или ручеек какой-то проходил. Так там мостик, который через него проходил, был взорван! Потом там же шла в сторону одного из этих заводов узкоколейка. Так там были разбиты все вагоны. Тогда бомбежка была сильная, бомбы, которые немцы сбрасывали на Сталинград, были мощные такие — до 500, до тонны доходили. А обыкновенные бомбы были так где-то 250 килограммов. Представляешь, что такое 500-килограммовая бомба? Это если я в окопе сидел, то меня из него выкидывало как пушинку. И так со мной, кстати говоря, в Сталинграде и было. Недалеко от нас, помню, разорвался вражеский снаряд. Все отделение, которое там было, засыпало землей. Так вот, из всего отделения осталось в живых всего три человека, в том числе и я. Остальных всех в месиво превратило. А меня выкинуло, как пушинку. Но я в нишу успел быстренько залезть. И это мне спасло жизнь: там рядом, где я только что был, опять легла бомба. Ведь немец бомбил нас в Сталинграде с утра до вечера! И думалось в такие моменты только об одном: вот сейчас, прямо на тебя сейчас упадет бомба. А эти бомбы падают где-то рядом, а в тебя только летят осколки от кирпичей и металлов. В такие моменты не успеешь и напугаться, как следует. Все думаешь о том, чтоб поскорее бы закончилось все это. Даже в другой раз мысль была: пусть лучше хлопнет, ведь всех убивает. И не было в боях под Сталинградом никакого страха: потому что была какая-то безнадега, безнадежность существования, потому что знали, что здесь, в такой обстановке, запросто можно погибнуть.