Я - Джек Потрошитель?
Шрифт:
Очевидно, после моего ухода кто-то пришел к Тане. Ничего не подозревающая девушка впустила его, провела в свою комнату. Этот человек оглушил полусонную Таню ударом кулака, потом уложил ее в постель и перерезал бритвой горло. Бритву он забрал с собой и ушел, не захлопывая дверь. О каком выражении ужаса на лице можно говорить, если девчонку зарезали в бессознательном состоянии?
Пока все сходится. Общая картина преступления вроде ясна. Остается узнать, кто же убийца".
Я невесело усмехнулся и машинально затушил сигарету в пепельнице. Подумав, выбросил окурок через окно. Снова
"У Тани наверняка найдется не одна сотня знакомых, которых она, не задумываясь, могла впустить в дом ночью. Я знаю только троих, с кем косвенно или напрямую сталкивался вчера. С них и начнем.
В порядке соприкосновения с ними на первом месте стоит Казанцева Лена. Она звонила ко мне вчера ночью и сообщила, что ее кладут в больницу. Между прочим, Казанцева спрашивала, который час. Я включал торшер и смотрел на часы. Было без пятнадцати три. Засыпая, я слышал шум отъезжавшей машины, но не видел, как Лену увезла "скорая". Возможно, Казанцева не уехала, а, позвонив ко мне и убедившись, что я проводил девушку и вернулся домой, отправилась к Тане и убила ее.
Второй — Николаев Борис. Я полностью принимаю версию Жени, который считает, будто бы Борис заметил, как я уходил от Тани, и, ослепленный ревностью, убил свою бывшую жену, за исключением того, что Борис не сам открыл дверь вторым ключом, а все же уговорил Таню впустить его.
И третий, с кем Таня вчера общалась, — это Семен Анатольевич. Он так же звонил по телефону и договорился о встрече с Таней сегодня в шесть часов вечера у входа в Центральный парк культуры и отдыха.
Прошло несколько минут, прежде чем я вспомнил о папке и горько пожалел о том, что оказался так непростительно глуп, не расспросил, как следует девушку про сенсацию и документы, о которых она желала сообщить мне в кабинете отца.
…Как я понял из телефонного разговора, Семена Анатольевича ужасно интересовала эта папка, он даже обещал щедро заплатить. Его Таня так же могла ночью впустить в квартиру. Последствия уже известны.
Понятно, Таню убили из-за папки. Впрочем, у Бориса тоже есть мотив — ревность. У Лены видимых причин для убийства вроде бы нет. Пока… Короче, проверить нужно всех троих. Начнем с ближайших".
Я очнулся и с удивлением обнаружил, что уже в течение длительного времени сижу неподвижно, уставившись в висячую цветочную вазу с мамашиным "эхтинантус обратноконический" (черт возьми, язык сломаешь.)
Мной обуяло желание действовать. Я подскочил; из книги Вальтера Скотта извлек честь банкнот; вылетел на улицу и сбегал через дорогу в большой стеклянный магазин с красочной рекламой на окнах. Там, среди небогатого выбора в хозяйственном отделе я наткнулся на замок с ключом, похожим на тот, который я обронил у Тани в квартире.
Я вернулся домой, взял отвертку и сменил замок, торопясь выполнить работу до прихода матери. Менять замок от почтового ящика не имело смысла, так как ключ от него подходит минимум к трем соседним ящикам, и никто не сможет доказать, что второй ключ с оброненной связки принадлежит мне.
Потом я достал с антресолей пишущую машинку — подарок родителей в честь поступления в институт. Установил машинку на столе, заправил бумагу. Печатать, как следует я так и не научился. С грехом пополам отстучал текст. Его содержание гласило, что Евдокимов Дмитрий Александрович является следователем Городского Управления внутренних Дел. Вырезав два прямоугольника бумаги, я вклеил их в обе половинки старого удостоверения отца, которое он получил на курсах гражданской обороны. В верхнем углу приклеил свою фотографию… когда-то еще в школе, мы, десятиклассники, вырезали факсимиле из ластика — для забавы. Среди детских реликвий я отыскал кусочек стиральной резинки и заверил удостоверение своей же подписью. Получилось внушительно. Не хватало печатей, но в целом работа, хотя и выглядела вульгарно, мне нравилась.
Из шифоньера я вытащил серый свитер в целлофановой упаковке и сунул его в большой пакет с изображением полуголой девицы…
Звякнул звонок, возвестив о возвращении матери. Я быстро поставил пишущую машинку на место, открыл дверь, помог матери снять пальто и отнес сумку на кухню.
— Сегодня на ужин твои любимые отбивные, — мать держала в руке изрядный кусок свежего мяса, предлагая взглянуть на покупку.
При виде крови, капавшей с него, я снова почувствовал позывы к рвоте и, только и сумев пробормотать: "Очень рад", вылетел из кухни.
Я не стал переодеваться. В костюме я чувствовал себя гораздо безопаснее, чем в любой другой одежде, он скрывал мою фигуру и сильно отличал от того спортивного парня в свитере и брюках. Но куртку снял: на улице становилось жарко.
Матери я вручил ключ от нового замка, два оставшихся прихватил с собой, взял пакет со свитером и, опустившись этажом ниже, постучал в обитые дерматином двери. Минуту спустя на лестницу высунулась голова старухи с глазами любознательного дитя.
— Добрый день, Кузьминишна! — заорал я, что было мочи. — Ключи от подвала дайте! — и для выразительности, протянув руку, несколько раз сжал пальцы.
Кузьминишна в течение многих лет хранила ключ от подвала. С каждым годом она теряла слух все больше, но компенсировала это за счет остроты зрения и возраставшего любопытства.
— Зачем он тебе? — крикнула она, словно я был в наушниках, и чтобы лучше расслышать ответ, открыла рот.
— Женился, теперь жить там буду! — рявкнул я, указуя на подполье. — Приходи на новоселье!
Кузьминишна хотела еще что-то сказать, но лицо "Дракулы" спасло меня от продолжения беседы. Старуха молча сунула мне ключ на веревочке и шваркнула дверью.
Под лестницей я повозился с замком, вошел в подвал. Пахнуло теплой сыростью. Было тихо и темно. Влажный гравий неприятно заскрипел под ногами, вызывая зуд в зубах. Подсвечивая зажигалкой путь, я поплутал в лабиринтах перегородок, труб, и самом дальнем, достаточно теплом углу подвала нашел подходящее место. Разгреб ногами совершенно сухой гравий, потом руками расширил лунку, достал из пакета свитер и, уложив его на дно, заровнял поверхность.
У выхода тонкая струйка горячей воды с шипением вырывалась со стыка труб. Обжигаясь, я вымыл руки и, вытирая их платком, выбрался наружу. Костюм в нескольких местах испачкался. Я затер его намокшим платком и взбежал на пятый этаж.