Я – Елизавета. Любовь Королевы-девственницы
Шрифт:
Где-то там, в Хэптон Корте, маялась без мужа королева Мария, не сумевшая не только родить долгожданного наследника, но и вообще забеременеть. По Европе разъезжал ее несчастный супруг, изыскивая поводы, чтобы не торопиться к нежеланной жене. По всей Англии уже пылали костры, возносившие на небеса души протестантов. А в Хэтфилде младшая дочь давно почившего короля Генриха словно забыла обо всем остальном на свете. Она жила той жизнью, о которой мечтала долгие тяжелые месяцы в Вудстоке и потом в Хэптон Корте.
Могло ли быть большее счастье – просыпаться по утрам, зная, что тебя никто не охраняет, что после завтрака придет учитель, что после любимых занятий можно поехать покататься верхом, просто погулять в парке, не спрашивая разрешения у противного Бедингфилда, что вечером будут долгие посиделки у камина, вдоволь музицирования, но главное – может приехать Роберт Дадли! Умница, великолепный собеседник, очаровательный льстец, всецело преданный ей душой.
Душой, но не телом. Елизавета слишком хорошо знала цену даже мимолетной страсти, а потому с ужасом думала о том, что будет, если Роберт станет претендовать на физическую близость. Но у Дадли хватало ума не настаивать. Пока не настаивать.
Их сближало столь многое в жизненных перипетиях и в образе мыслей, что пока было достаточно простого общения и понимания, что они рядом. Старались не вспоминать детство, слишком болезненными были мысли об Эдуарде и событиях, последовавших за его смертью. У Елизаветы сердце обливалось кровью при воспоминании о том, что любимый брат признал ее незаконнорожденной, назвав своей преемницей Джейн, а Роберт не мог спокойно вспоминать, что за компанию с этой же Джейн сложили головы его брат и отец, хотя они-то были виноваты в преступных замыслах сами.
Не вспоминая об Эдуарде, не говорили и о самих детских годах, и о пребывании в Тауэре, достаточно встречи в Хэтфилде. Словно жизнь начиналась с чистого листа, супруга Роберта Эми тоже осталась в той, старой жизни… Но и новая жизнь существовала только в сиюминутном варианте, оба не знали, что с ними случится завтра. Королева сохранила и Роберту, и Елизавете жизнь, только обрадовавшись своей беременности. Кто знает, не передумает ли она однажды поутру из-за плохого настроения?
Но пока о них не вспоминали, жизнь была прекрасна, и молодость брала свое – страдать и плакать вовсе не хотелось.
– Роберт, почему Вы не представите королеве свою супругу? Возможно, Эми понравилась бы Ее Величеству.
Дадли поморщился:
– Или Его Величеству?
Ответ больно уколол сердечко Елизаветы. Значит, Роберт ревнует жену и просто боится возможной измены? Она получила еще один урок – если не хочешь получить неприятный ответ, лучше не спрашивай. Либо спрашивай так, чтобы человек не посмел ответить неприятно. И все-таки ее понесло дальше, чисто по-женски Елизавета не могла не довести разговор либо до конца, либо до нужного ей ответа.
– Вы ревнуете Эми к возможным поклонникам? Так неуверены в себе?
– Леди Елизавета, если бы я ревновал супругу, то жил бы вместе с ней в деревне…
– Или привезли бы в Лондон и держали взаперти! – натянуто рассмеялась Елизавета.
Куда больше непонятного ответа ее задело обращение «леди Елизавета». И этот туда же, не зовет «Ваше Высочество», даже для Дадли она просто леди, а не принцесса! Взяло зло, тонкие пальцы невольно сжались в кулачки: ну, погодите, я вам всем еще покажу! Кому вам – не знала и сама.
Несколько дней душила обида. Но сказался характер, полученный и от отца, и от матери, любые неприятности делали Елизавету только сильнее. Ее нельзя ослабить больше, чем создав тепличные условия жизни. Дело не в неудобствах, просто встречающиеся препятствия заставляли на время отступать, но никогда – сдаваться!
А еще почему-то появилась твердая уверенность, что Хэтфилд хоть и хорош, но ненадолго, она будет в Лондоне и на сей раз уже королевой! К такому появлению следовало основательно подготовиться, и Елизавета не жалела ни времени, ни сил. История сменяла философию, один язык другим, потом следовали музицирование, танцы, которые ей очень нравились… Партнером почти везде был Роберт Дадли, но теперь Елизавета помнила, что он женат и ревнует супругу к супругу королевы Филиппу. Что ж, это даже к лучшему, держит ее на расстоянии от красивого молодого человека, не позволяя забыться, но не мешает ему быть прекрасным помощником и товарищем на прогулках, охоте, в танцах, игре в шахматы или философских спорах.
Они не подозревали, что такое положение останется на всю жизнь. Много лет именно Роберт Дадли, надеясь на свой брак с Елизаветой, будет ей непременным и достойным товарищем во всех делах, прежде всего придворных.
А жизнь в Лондоне шла своим чередом.
Король все пребывал на континенте, королева ждала его, раньше времени превращаясь в сварливую старуху, болела и мечтала родить наследника. И стремясь доказать мужу и свекру свою преданность, рьяно выкорчевывала «ересь» в Англии, снова и снова пылали на кострах протестанты. Недаром англичане прозвали Марию Кровавой!
Король вернулся, правда, не скоро и не один, он привез с собой любовницу! Но Мария проглотила и это унижение, ей был нужен сын! Кроме того, она чувствовала себя в Лондоне страшно одинокой, остальные правители-католики жили на континенте. Отношения с теткой-католичкой, вдовствующей королевой Шотландии Марией де Гиз, которая правила за свою юную еще дочь, тоже Марию Стюарт, пребывавшую пока в Париже, почему-то не складывались. Видимо, из-за Франции, Мария де Гиз, естественно, тянулась к Парижу и не слишком радовалась замужеству своей племянницы с наследником испанского престола. Ее собственная дочь шестнадцатилетняя Мария Стюарт готовилась выйти замуж за французского дофина – болезненного Франциска. Такие браки не способствовали близкой дружбе двух королев соседних стран, хотя обе были католичками в протестантских странах.
Снова убедившись, что Мария не способна родить ему сына и к тому же серьезно больна, Филипп отбыл «по делам» обратно, а королева заболела окончательно. Протестантская Англия уже открыто распевала баллады, называвшие королевой Елизавету. От этого было и радостно, и страшно одновременно. Елизавета слишком хорошо помнила, что даже использование ее имени может привести в Тауэр, но не проникнуться благодарностью к людям, не испугавшимся даже костров, она не могла. Всегда Елизавета будет говорить «мой добрый народ» и твердить, что больше всего любит Англию и англичан.