Я хочу сейчас

Эмис Кингсли

– Нет, это нахлынуло внезапно. Я был немного не в себе.

– Да, наверно. Совсем не похоже на вас. Я имею в виду вас прежнего. – Болдок на секунду прищурился, глядя на Ронни, затем продолжал: – Итак, Ронни не хочет денег Симон. Говорит, что хочет саму Симон. Конечно, скажи вы мне, что теперь, когда вы распрощались с надеждой

на деньги Симон, я могу оставить ее у себя, я оказался бы настоящим дураком. Впрочем, я не думал, что вы так скажете. Кроме того, было ясно, что Симон хочет Ронни. Последние две недели убедили меня в этом. Вот. Бац! Кончено. О, пока я вспомнил.

Он достал из нагрудного кармана тощую пачку банковых билетов и дал Ронни.

– Свадебный подарок. Боюсь, только двадцать пять. Больше мне нельзя брать зараз. Все же лучше, чем пинок в зад.

– Очень признателен вам, Чамми, – сказал Ронни, пряча деньги.

Симон неожиданно заговорила:

– Да, Чамми, это ужасно мило с вашей стороны.

– Что она сделает с вами? – спросил Ронни.

– Что-нибудь, несомненно, сделает. Несомненно! Даже с самой снисходительной точки зрения (в ее понимании снисходительной) я проявил преступную небрежность, не прочел мысли Симон, не запер ее в отеле.

– Она догадается, что ты не только ничего не сделал, – сказала Симон.

– Да, конечно, но доказательств нет. Она будет уверена, что ты никогда бы не сбежала сама, кто-то должен был тебя подтолкнуть, но одной уверенности мало, верно?

– Вполне достаточно, чтобы расправиться с тобой, – сказала Симон.

– Боже правый, не знаю. Но все же это не открытый вызов, как сделал наш Ронни. Такое она не любит, а? Знаете, я бы сам смог выкинуть нечто подобное. Часто хотел.

– По какому поводу? – спросил Ронни.

– О! Повод! Я сыт по горло. По-настоящему сыт. А теперь, когда Симон в надежных руках… Скажем, шерстяной розовый смокинг, который она заставляет меня надевать. Сдохнуть можно, верно? Понимаете, когда делаешь то, что велено, в мире нет более любящего, нежного и доброжелательного существа. Но это все равно что сказать, как чудесен тигр, когда прыгает на антилопу и вонзает в нее клыки. Спасибо! Ладно. Я ухожу. Когда обоснуетесь, черкните мне на Уайт. Желаю счастья.

Болдок пожал Ронни руку, поцеловал Симон и ушел.

– Я говорил тебе, – сказал Ронни. – В. конторе, в «Широких Лугах». Помнишь?

– Помню. Это мама не хотела, чтобы мы с ним дружили. В сущности, я всегда знала. Я хочу есть.

– Пойдем. Я соберу вещи, уложу все в машину, и мы отправимся туда, куда богач умрет, а не заглянет. А потом уедем, найдем дешевый отель и поспим.

Она ответила ему благодарной улыбкой, никогда прежде не виданной. Он впервые заметил в ее глазах что-то темно-синее или пурпурное. Она казалась неожиданно повзрослевшей, как школьница, впервые употребившая косметику. Помогая ей надеть плащ, он сказал:

– Как странно! Я был дерьмом, когда встретил тебя. Я и остаюсь им во многом. Но из-за тебя пришлось проявить характер и отказаться от попыток стать настоящим дерьмом, законченным. Немножко обидно, потому что, если ты не настоящее дерьмо, начинаешь беспокоиться о других людях.

– Ты совсем не дерьмо. Теперь, во всяком случае, нет. А я как была дурой, так и осталась. Я не изменилась. Ну, может быть, чуточку.

– Чертовски сильно изменилась. А кто старое помянет…

– Я сама не забуду, какой была дурой. Ужасной!

– Может быть, нам надо работать друг над другом.

– Вдвоем нам легче не быть такими плохими.

– Вот именно.

Ронни взял ее саквояж. Они вышли и, обнявшись, пересекли улицу.