Я хочу свою жену…
Шрифт:
– Всё хорошо, Лиза. – шепчет супруг. – Небольшая черепно-мозговая травма. Немного придётся полежать в больнице, под наблюдением специалистов.
О, боже мой! Поделки! Долбанные осенние поделки!
– Лёша, – хриплю, но всё же разговариваю. – Поезжай домой. Кристине нужна аппликация… Листья. Шишки… Жёлуди… – мысли всё же путаются. – Она не очень это любит. Но это
Лёша смеётся, отчего на его глазах выступают слёзы.
– Лиза, ты…сумасшедшая. Не волнуйся об этом.
Ага! Если не считать гимнастику, у нас дочь и так растёт пацанкой. Сколько я не прививала бы ей усидчивость и концентрацию, всё бесполезно. Мяч, бег, мальчишеские проказы – наше всё.
– Лёш, надо. – выдыхаю я, жадно ловя почему-то горячий воздух. – Хотя бы няне позвони. Анна Владимировна разберётся. Мы насобирали позавчера по дороге с занятий всякого…такого. Листочки. Жёлуди. Каштаны… Рябинку…
– Хорошо, хорошо. – бормочет он. – Я отойду тогда, хорошо?
Я киваю, что даётся мне не очень легко. Лёша выходит из палаты, прикрыв за собой дверь.
Пытаюсь прислушаться к своим ощущениям. Не выходит. Тело не ощущается моим. Мысли роятся. Почему-то они постоянно возвращаются к этой поделке.
В открытых дверях показываются врачи. Наверное, даже не так – целый консилиум. Я бы решила, что это практиканты, но уж больно они все взрослые для студентов.
Банальные вопросы. Не менее банальные ответы. Шуршат какие-то листы, формата А4. Они переговариваются тихо, словно специально.
Чувствую себя маленьким ребёнком. Не в том смысле, что напугана. А в том, что со мной не желают разговаривать и объясняться. Словно там, за дверью, меня ждёт взволнованная мама, и они непременно всё расскажут, только ей. Не мне.
– Послушайте… – замечаю, что они засобирались уйти, и приподнимаю голову. Затылок отзывается тупой болью, но мне всё равно. Мне не нравится происходящее. – Может, вы мне что-то скажете? Нет? Что со мной? Когда я могу уехать домой?
– Это вам муж расскажет. Мы ему всё передадим.
Ошалело смотрю на закрытую дверь и понимаю, что я и есть
Это как вообще?
Замечаю на тумбочке широкий стакан, наполненный водой. Я помню, Лёша говорил, что пить мне нельзя. Но мне хочется! Прямо невероятно хочется пить и врезать хорошенько своему муженьку!
– Лизок… – стоило только пригубить прохладную жидкость, как дверь медленно приоткрылась, и муженёк собственной персоной, опасливо заглянул в палату. – Тебе же нельзя!
– А нервничать мне можно? – щурюсь и выпиваю залпом столь желанную жидкость.
– Не-ет. – подозрительно протягивает Лёша.
– Так ну и? Каков диагноз? Почему врачи отмахиваются от меня? Давай начинай меня успокаивать, потому что я уже попила. Чувствую себя живенько так. А вот нервишки ни к чёрту, Алёшенька!
Он молчит. Смотрит на меня грустным взглядом и молчит.
– Лизок…
– Вот опять! – не могу сдержать раздражения. – Лизок? Серьёзно? Ты меня так лет пять не называл. Что происходит?
– Я… – его ведёт. Наконец-то, я замечаю то, чего не видела раньше. Или не хотела видеть. – Испугался… Было столько крови… а твой взгляд. Я думал, ты… не знаю… Неразумна…
– Лёша! Лёшка! – сама не замечаю, как начинаю шипеть на мужа. Прям как настоящая жена, ей-богу. – Ты что так нажрался-то? С ума сошёл? У тебя же выборы. Дочь же одна дома! Сколько хоть сейчас времени? Боже мой…
– Два. Среда. – тяжело выдыхает он, отчего я морщусь.
Перегар просто нереальный.
– Что два? Что среда? – вроде злиться должна, но его сосредоточенное и хмурое лицо не способствует негативу. – Да присядь ты хоть…
– Укгук. – сев на краешек кровати, он неуклюже поправляет мятый пиджак и со второй попытки поворачивается ко мне:
– Сегодня среда. – тщательно выговаривает он, хмуря брови.
Ком встаёт в горле. Два дня? Я провалялась здесь два дня?!
Конец ознакомительного фрагмента.