Я хочу в школу
Шрифт:
— Интересная тема.
— Вот и отвечай, — буркнул кто-то сзади.
— Хорошо, — сказал Женя.
По выжидательному взгляду учителя он понял, что должен сделать что-то еще.
— Я должен встать? — спросил он. — Выйти к доске?
Класс зашумел то ли удивленно, то ли возмущенно, но учитель только приподнял бровь.
— Да, я слышал, у вас в школе интересные правила. Но если тебе не сложно, выйди к доске. Нам так привычнее.
— Конечно, — легко согласился Женя, — мне не сложно.
Он вышел к доске и замер в ожидании.
— Назови мне причины, по которым началась
— Давайте я начну с того, что в тот момент, когда она началась, еще никто не знал, что она Первая мировая, — начал Женя, — тогда она называлась «германской», «империалистической», а потом, когда стало понятно, что в нее втягивается весь мир, «великой»…
Эту тему Женя знал очень хорошо. В прошлом году они делали потрясающий проект, всей школой играли в солдатиков. Группы создавали армии стран, участвующих в Великой войне. Делали куклы, шили им костюмы, разбирались в оружии. А заодно пытались понять мотивы воюющих сторон.
Их главной задачей было разобраться в том, что заставляет людей рушить мир вокруг себя? Что движет теми, кто ради власти и денег готов уничтожить миллионы жизней?
Защиты проектов как таковой не было, но неделю всю школу лихорадило. Каждый день собирались в зале, сидели там часами, ругались, мирились, плакали, смеялись… Смотрели фотографии и кинохронику, читали мемуары и обсуждали книги. Было очень интересно. Хотя и очень больно.
Женя пытался фильтровать, говорить только о самом необходимом, но его то и дело «заносило»… Учитель стоял у него за спиной и молчал, а оглянуться, чтобы посмотреть на его выражение лица, было неудобно. А класс слушал.
Звонок ударил по ушам.
— Ну что ж, — сказал историк, — у меня больше нет вопросов. А у вас?
Послышалось нестройное: «Неее».
— Оценка «отлично». К следующему уроку повторить параграф 8. Но готовьтесь к новой теме. Свободны.
Учитель стремительно вышел, а Женя подошел к парте и столкнулся со своей соседкой.
— Да ты просто спаситель, — улыбнулась она, — за весь урок больше никого не спросили.
— Я ненадолго, — ответил Женя, — на четверть.
— Значит, надо тебя использовать на полную катушку!
Девушка неожиданно взлохматила Женькину прическу. Он смущенно попытался пригладить волосы, но соседка перехватила руку:
— Да ты что! Так лучше! Кстати, я Вика.
Она уверенно взяла Женю за локоть.
— Пойдем. У нас математика. А у Злыдни вроде ПМС, так что мало не покажется…
Молчуна весь день колотило. Он все время представлял, как его вызывают к доске, заставляют отвечать, а он…
Но обошлось. Учителя с пониманием отнеслись к тихому новенькому. Даже, пожалуй, остались довольны — он не кричал, не шептался с соседом (то есть соседкой) по парте, слушал внимательно и смотрел робко. Хороший мальчик. А на русском учительница даже похвалила его за хороший почерк. Молчуну было приятно, но немного странно. То есть почерк у него действительно был на загляденье (он гораздо чаще писал, чем говорил), но хвалить за это? Какая разница, как человек пишет? Главное — что!
Хотя содержание написанного оценивать было глупо. Молчун, как и весь класс, старательно записывал все, сказанное учителем. Это тоже было немного странно, но, подумав, Молчун согласился, что это правильная методика. Она позволяет концентрироваться на мысли. Напишешь — поневоле запомнишь. Он бы, правда, не заставлял фиксировать слова буквально (при творческой переработке, когда через себя пропускаешь, знания еще лучше усваиваются), но и этому можно было найти разумное объяснение. Например, понятно же, что народу в классе много, а уровень у всех разный. Поэтому нужно ориентироваться на самых слабых.
В общем, первый день проходил совсем не так катастрофически, как он опасался. К последнему уроку Молчун позволил себе даже расслабиться. И зря.
Он совсем забыл, что в школе есть не только учителя, но и ученики. Одноклассники пока приглядывались к нему. На первой перемене один шустрый и остроносый подкатил с глупыми вопросами: «А ты кто? Как зовут? В какие игры играешь?», но после первого же хмурого взгляда отвалил в сторону.
Зато после уроков Молчуна поджидали. Он спешил в скверик возле школы — после уроков Птицы договорились там встретиться (а Молчун уже стал вроде как Птицей). Но за углом напоролся на троих. Остроносый стоял посредине, двое крепких одинаковых пацана — строго симметрично за его плечами.
— Ну че, поговорим?
Молчун не хотел ни с кем разговаривать. И драться не хотел. Драться ему было никак нельзя. Он хотел побыстрее встретиться со своими. Поэтому развернулся… и уперся в живот еще одного, повыше и покрепче остальных.
— Это мой двоюродный брат! — услышал Молчун. — Он в седьмом классе!
Молчун уже не надеялся, что удастся уйти просто так, но повернулся к остроносому. «Пусть поиздеваются, — подумал он отстраненно, — лишь бы недолго. И драться не буду… Нельзя…»
— Звать как? — спросил заводила.
Не дождавшись ответа, он сделал большие глаза:
— Твоя моя не понимай? Чурка, что ли?
И добавил громко, как глухому:
— Звать как? Я — Александр! А ты?
Молчун прикрыл глаза, чтобы было проще, и старательно проговорил:
— Меня зовут Артем.
— А чего это мы глазки прикрываем? Боимся, да?
«Зря я это сделал, — запоздало подумал Молчун. — Они как шакалы, на слабого бросаются».
Он открыл глаза. Александр смотрел с брезгливой насмешкой, как будто Молчун уже валяется у его ног и просит пощады.
— Ладно, бить не буду, — смилостивился он.
Но Молчун не расслабился. Такие просто так не отпускают.
— Бить не буду… — вожак сделал вид, что задумался, — если станешь на колени и скажешь: «Дядя, прости дебила!»
«Не буду драться, — подумал Молчун. — Нельзя драться».
Может, и обошлось бы, если бы не заговорили остальные:
— Да он реально дебил…
— …Головой уронетый…
— …Папа алкаш…
— …Мама в психушке…
Они говорили по очереди, но Молчуну казалось, что он слышит одного человека. Тупого, злого и трусливого.