«Я» и «Оно»
Шрифт:
Чтобы яснее понять это вынуждение повторения, которое проявляется при психоаналитическом лечении невротиков, нужно прежде всего освободиться от заблуждения, что при борьбе с сопротивлением мы имеем дело с сопротивлением «бессознательного». Бессознательное, т. е. «вытесненное», вообще не оказывает лечению никакого сопротивления; оно ведь само стремится к тому, чтобы пробиться к сознанию сквозь обременяющее его давление или же разрядиться путем реального действия. Сопротивление лечению исходит от тех же более высоких слоев и систем психической жизни, которые в свое время произвели вытеснение. Но так как мотивы сопротивления и даже само сопротивление, как мы знаем, сначала при лечении не сознаются, то мы вынуждены прибегнуть к более целесообразному способу выражения. Мы избежим неясности, если сопоставим не сознательное и бессознательное, а целостное «Я» и вытесненное. Нет сомнения, что в самом «Я» многое бессознательно, и бессознательно именно то, что можно назвать «ядром Я», только незначительная его часть покрывается названием «предсознательное». После этой замены просто описательного способа выражения систематическим или динамическим мы можем сказать, что сопротивление лиц, подвергающихся анализу, исходит из их «Я», тогда мы тотчас поймем, что вынуждение повторения следует приписать бессознательному вытесненному. Вероятно, это вынуждение повторения не могло выявлять себя до тех пор, пока идущая ему навстречу работа лечения не ослабила вытеснение [7] .
7
В другом месте я поясню, что именно «внушающее влияние» лечения приходит тут на помощь вынуждению повторения, иными словами, глубоко коренящаяся в бессознательном родительском комплексе покорность врачу.
Ранний расцвет инфантильной сексуальной жизни был обречен на гибель из-за несовместимости желаний ребенка с реальностью и недостаточности степени его развития. Он погиб по крайне неприятным причинам, сопровождаемый глубоко мучительными переживаниями. Потеря любви и неудача длительно нарушили чувство собственного достоинства, нанеся нарциссический шрам, который, согласно моему собственному опыту, а также высказываниям Марциновского [8] , сильнейшим образом способствовал развитию чувства неполноценности, которое часто наблюдается у невротиков. Сексуальная пытливость ребенка, которому его физическое развитие ставит пределы, не приходила к удовлетворяющему завершению; отсюда дальнейшая жалоба: «Я ничего не умею довести до конца, мне ничего не удается». Нежная связь, обычно с родителем другого пола, иссякла от разочарования, от напрасного ожидания удовлетворения или от ревности при рождении нового ребенка, которое ясно указывало на измену любимого или любимой; собственная, с трагической серьезностью предпринятая попытка самому произвести такого ребенка не удалась постыдным образом; убыль нежности, раньше проявлявшейся по отношению к малышу, повышенные требования в воспитании, серьезные слова, а иной раз и наказание, вскрыли наконец полностью то пренебрежение, которому он подвергается. Существует несколько определенных типичных явлений, на которые мы регулярно наталкиваемся, – таких, какими бывает положен конец характерной любви этого детского возраста.
8
Marcinowski. Die erotischen Quellen der Minderwertigkeitsgefuhle // Zeitschrift fur Sexualwissenschaft. IV, 1918.
Невротики в перенесении повторяют и с большим искусством заново воскрешают все эти тягостные ситуации и мучительные переживания. Они стремятся оборвать еще не законченное лечение: они чувствуют, что ими опять пренебрегают; они вызывают врача на жесткие слова и холодное с ними обращение; они находят подходящий объект для своей ревности; страстно желанное ими в младенчестве дитя они заменяют намерением или обещанием большого «подарка», который в большинстве случаев бывает так же нереален, как и то дитя. Все это в прошлом не могло вызывать удовольствия; казалось, оно вызвало бы теперь меньше неудовольствия, если появилось бы в виде воспоминания или сновидения, а не приняло бы форму нового переживания. Суть здесь, конечно, в действии первичных позывов, которые должны были привести к удовлетворению. Однако имевшийся уже опыт, что эта деятельность и тогда вызывала только неудовольствие, ни к чему не привел. Он, вопреки этому, повторяется; какая-то вынужденность толкает на это.
То, что психоанализ вскрывает в феноменах перенесения невротиков, можно найти в жизни и неневротиков. У них это производит такое впечатление, будто их преследует судьба, будто в их жизни есть какая-то демоническая черта; психоанализ с самого начала считал, что такая судьба большей частью создается ими самими и предопределяется влиянием раннего детства. Вынужденность, которая при этом проявляется, не отличается от вынуждения повторения невротиков, хотя эти лица никогда не проявляли признаков невротического конфликта, который обнаруживался бы образованием симптомов. Так, например, известны лица, у которых любые человеческие отношения кончаются одним и тем же: благодетель, которого каждый из питомцев через некоторое время покидает в озлоблении, как бы различны эти питомцы ни были, как будто приговорен к тому, чтобы изведать всю горечь неблагодарности; есть мужчины, у которых каждая дружба кончается тем, что друг их предает; есть другие, которые в своей жизни бесчисленное количество раз избирают другое лицо в качестве большого личного или даже общественного авторитета, а затем, через определенное время, низвергают этот авторитет со своего пьедестала и заменяют новым; есть влюбленные, у которых нежное отношение к женщине проходит те же самые фазы и приводит к такому же концу, и т. д. Мы совсем не склонны удивляться этому вечному повторению того же самого, если дело идет об активном поведении данного лица и если мы найдем в его характере ту постоянную черту, которая должна выявляться в повторении одних и тех же переживаний. Гораздо сильнее действуют на нас те случаи, когда данное лицо кажется переживающим пассивно, без влияния со своей стороны, переживая в то же время всегда повторение той же судьбы. Припомним, например, историю женщины, которая выходила замуж три раза подряд, причем каждый из ее мужей через короткое время заболевал и она за каждым ухаживала вплоть до самой его смерти [9] . Самое трогательное поэтическое изображение такой судьбы дал Тассо в романтическом эпосе «Освобожденный Иерусалим». Герой Танкред, сам о том не ведая, убил свою возлюбленную Клоринду, когда она сражалась с ним в латах вражеского рыцаря. После ее похорон он проникает в зловещий заколдованный лес, повергающий войско крестоносцев в ужас. Там он рассекает мечом высокое дерево, но из древесной раны струится кровь, и голос Клоринды, душа которой была заключена в дерево, обвиняет его, что он снова ранил возлюбленную.
9
Ср.: меткие замечания в статье К. Г. Юнга: Die Bedeutung des Vaters fur das Schicksal des Einzelnen // Jahrbuch fur Psychoanalyse. Bd. I, 1909.
Учитывая такие факты в поведении людей во время перенесения и в судьбе отдельных лиц, мы отваживаемся на предположение, что в психической жизни людей действительно существует вынуждение повторения, которое выходит за пределы принципа наслаждения. Теперь мы склонны будем отнести к этому вынуждению сны травматического невротика и видеть в нем стимул к игре ребенка. Правда, мы должны признать, что только в редких случаях мы видим действие вынуждения повторения в чистом виде, не поддержанное другими мотивами. Мы уже подчеркнули, какие иные толкования допускает возникновение детской игры. Кажется, что в ней тесно соединились вынуждение повторения и прямое, дающее наслаждение удовлетворение первичных позывов. Феномены перенесения явно служат сопротивлению со стороны «Я», настаивающего на вытеснении. Вынуждение повторения, которое должно послужить делу лечения, перетягивается «Я» на свою сторону («Я» хочет удержать принцип наслаждения). В том, что хотелось бы назвать судьбой, многое, как нам кажется, можно объяснить рационально, и введение нового таинственного мотива не требуется. Наименее сомнителен, может быть, случай травматических сновидений. Но при ближайшем рассмотрении следует признать, что и в других случаях сущность дела не исчерпывалась действием известных мотивов. Остается еще достаточно материала, оправдывающего гипотезу о вынуждении повторения, и оно-то кажется нам первичнее, элементарнее и спонтаннее, чем отодвинутый в сторону принцип наслаждения. Но если в психической жизни имеется такое вынуждение повторения, то нам хотелось бы знать о нем подробнее. Мы хотели бы знать, какой функции оно соответствует, при каких условиях может проявляться и каково его отношение к принципу наслаждения, которому мы ведь до сих пор приписывали в психической жизни господство в процессах возбуждения.
IV
Теперь следует спекуляция (умозрение), часто далеко заходящая, которую каждый, в зависимости от своей собственной установки, может принять или отвергнуть. Из любопытства, куда это приведет, мы делаем дальнейшую попытку последовательной эксплуатации идеи.
Психоаналитическая спекуляция берет своей отправной точкой впечатление, полученное при исследовании бессознательных процессов, а именно тот факт, что сознание не является наиболее общей чертой психических процессов, а, может быть, представляет собой только их особую функцию. Пользуясь метапсихологической терминологией, психоанализ утверждает, что сознание есть работа особой системы, которую он называет СЗ. Так как сознание в основном дает восприятие раздражений, идущих от внешнего мира, а также ощущения удовольствия и неудовольствия, которые могут исходить лишь из глубины психического аппарата, системе В – СЗ может быть отведено пространственное положение. Она должна находиться на границе внешнего и внутреннего, быть обращенной к внешнему миру и облекать другие психические системы. Заметим при этом, что мы не высказали чего-либо совершенно нового, а лишь примкнули к локализирующей анатомии мозга, которая помещает сознание в мозговую кору – во внешний, облекающий слой центрального органа. Анатомии мозга нечего задумываться над вопросом, почему – говоря анатомически – сознание помещено как раз на поверхности мозга, а не находится где-нибудь хорошо укрытым в самых его глубинах. Может быть, мы лучше будем ориентироваться в этой ситуации, разбирая нашу систему В – СЗ.
Сознание является не единственным свойством, которое мы приписываем процессам, происходящим в этой системе. Опираясь на впечатления нашего психоаналитического опыта, мы предполагаем, что все процессы раздражения в других системах оставляют в них длительные следы как основу памяти, иными словами – остатки воспоминаний, не имеющих ничего общего с осознанием. Сильнее и прочнее всего они сказываются часто тогда, когда вызвавший их процесс никогда не доходил до сознания. Но нам трудно поверить, чтобы такие длительные следы раздражения могли возникать и в системе В – СЗ. Если бы они всегда оставались сознательными, то очень скоро ограничили бы пригодность системы к восприятию новых раздражений [10] ; в другом случае, если бы они были бессознательны, то поставили бы перед нами задачу объяснить существование бессознательных процессов в системе, функционирование которой обычно сопровождается феноменом сознания. Нашей гипотезой, которая делает осознание принадлежностью особой системы, мы, так сказать, ничего бы не изменили и ничего не выиграли. Хотя такое соображение и не вполне надежно, оно все же заставляет нас подозревать, что осознание и оставление следа в памяти являются процессами, несовместимыми в одной и той же системе. Мы могли бы тогда сказать, что в системе СЗ процесс раздражения делается сознательным, но не оставляет длительного следа; все его следы, на которые опирается воспоминание, получаются при продвижении раздражения в следующие внутренние системы. В этом смысле набросана и та схема, которую я прибавил к спекулятивному разделу моего «Толкования сновидений» в 1900 году. Если принять во внимание, как мало мы знаем о возникновении сознания из других источников, то тезис, что сознание возникает на месте следа воспоминания, имеет хоть то значение, что представляет собой нечто сколько-нибудь определенное.
10
Всецело на основании дискуссии Брейера в теоретическом разделе труда «Studien uber Hysterie», 1895.
Система СЗ имела бы, таким образом, ту особенность, что процесс раздражения, в отличие от всех других психических систем, не оставляет в ней длительного изменения ее элементов, а как бы растворяется в феномене осознания. Такое отклонение от общего правила объясняется одним фактором, который имеет значение исключительно для этой одной системы. Этим фактором, отсутствующим у других систем, легко могло бы быть экспонированное положение системы СЗ, ее непосредственное столкновение с внешним миром.
Представим себе живой организм в его наиболее упрощенном виде, как недифференцированный пузырек субстанции, способной к раздражению; тогда его поверхность, обращенная к внешнему миру, сама дифференцирована своим положением и является органом, воспринимающим раздражение; действительно, эмбриология, как повторение истории развития, показывает, что центральная нервная система происходит от эктодермы и серая мозговая кора есть все еще потомок примитивной поверхности и, возможно, что путем наследования переняла некоторые ее существенные качества. Тогда легко можно было бы представить себе, что в результате беспрерывного натиска внешних раздражений на поверхность пузырька субстанция этого пузырька вплоть до определенной глубины подвергается постоянному изменению, вследствие чего процесс раздражения в ней протекает иначе, чем в более глубоких слоях. Так образовалась кора, которая, в конце концов, настолько прожжена действием раздражений, что представляет наиболее благоприятные условия для восприятия раздражений и на дальнейшее видоизменение не способна. При переносе на систему СЗ это означало бы, что элементы системы при прохождении раздражения не способны более к длительному изменению, так как в этом смысле они уже видоизменены до предела. Но теперь они в состоянии дать начало возникновению сознания. Можно составлять себе различные представления о природе этого видоизменения субстанции и процесса раздражений в ней, но эти предположения в настоящее время не поддаются проверке путем исследования. Можно предположить, что, переходя от одного элемента к другому, раздражение должно преодолевать сопротивление и что это уменьшение сопротивления именно и оставляет длительный след раздражения (прокладка пути); таким образом, в системе СЗ такого сопротивления при переходе от одного элемента к другому больше бы не существовало. Это представление можно сблизить с мыслями Брейера; он делает различие между латентной (связанной) и свободно подвижной энергией заряда в элементах психической системы [11]
11
«Studien uber Hysterie» von J. Breuer und S. Freud, 4 unveranderte Auflage, 1922 (Ges. Werke. Bd. I).
Конец ознакомительного фрагмента.