Я из ДМ 10
Шрифт:
После смерти Хидики Минори и его бригада приутихли. Нет, не стали паиньками, но уже перестали быть козлами, которые пытаются поднасрать. Со стороны аристократов Абэ, Тонга и остальных тоже не было никаких поползновений. Якудза нас не трогали, кафе и ресторан развивались. Мототакси пользовалось большой популярностью те парни и девушки, которым осточертело быть босодзоку, приходили устраиваться к нам на работу. Сэнсэй Норобу тренировал ребят в детском доме «Вокзал мечты», но ночевать всегда приходил на базу. Говорил, что привносит в обучение соревновательную
Вот только не зря есть поговорка о том, что «хочешь мира — готовься к войне». В мире понемногу начали звучать русофобские высказывания. Сначала понемногу, вполголоса, но постепенно то тут, то там попадалась критика Российской Империи. Я отследил те ручейки, откуда вытекала подобного рода информация и обнаружил, что они брали истоки в двух империях, которые всё своё существование строили на захвате и разграблении — Британская и Американская.
И даже вышел на кое-какие центры по разработке провокаций и вербовки. Мало того, что вышел — я начал внедрение в эти самые центры. Скажу вам, что весьма и весьма успешно. До лидеров ещё не добрался, но до верхушки некоторых отделов руки уже дотягиваются. Вот вернусь из этого морозильника и…
— Вы кто такие? Я вас не звал! Идите на хрен! — раздался над головой громовой голос.
Я едва ледоруб из рук не выпустил. Вот жеж как неожиданно это прозвучало! Вроде бы ползли в полной тишине, только ветер назойливо свистел в уши, а тут на тебе…
Подняв голову, разглядел на фоне белых наростов большую башку, сплошь заросшую белыми волосами. Вот если бы гориллу поместить в Гималаи, да ещё и отбелить перекисью водорода, то один в один получился бы наш орун.
— Уважаемый, мы сейчас поднимемся и всё расскажем! — отозвался я в ответ.
— Да? Ну тогда поднимайтесь, — оскалился желтыми клыками большеголовый.
— Папа! — воскликнул тануки. — Папочка! Ты живой?
— Отец! Мой любимый отец! Как ты здесь? Почему ты здесь? — начала вторить тануки кицунэ.
Моя челюсть едва не отпала. Это что за заявочки такие?
А между тем, мимо меня промчались по стене двое спутников, которые должны были быть в связке. Причем промчались так, словно пробежали по ровному полу, а не по отвесной скале. Они даже карабины с веревок отстегнули, чтобы те не мешали в беге.
— Куда, стоять! — запоздало скомандовал я, но было уже поздно.
Кицунэ и тануки забрались на верхушку выступа и пропали. Только веревка подергивалась, говоря о том, что мои спутники ещё живые.
Со всевозможной скоростью я тоже забрался на утес. Большая площадка, с половину баскетбольного поля, да ещё и пещера уходит вглубь. То тут, то там стояло нечто похожее на мебель. Было ледяное кресло, что-то напоминающее стол и два куба изо льда рядом. Думаю, что на этом месте приятно сидеть во время заката и попивать что-нибудь горячее…
Из пещеры струился небольшой дымок, пахло жареным мясом. Я принюхался и по запаху определил баранину. Знакомые специи и легкий оттенок уксуса. Неужто шашлыки? На такой верхотуре?
Но даже не возможные шашлыки смутили меня, а то, чем занимались мои друзья. Кицунэ и тануки прижимались к здоровенной горилле. Прижимались и обнимали так, как будто и в самом деле обнаружили потерянного родственника.
Вряд ли этот двухметровый детина, сплошь заросший жесткой белоснежной шерстью, был хотя бы дальним родственником моим друзьям. Так почему же мои друзья так страстно обнимают его? Пытаются забороть? Вряд ли…
Детина погладил тануки и кицунэ по головам, как будто успел по ним соскучиться, а после зыркнул на меня злобными красными глазками:
— А ты чего? Не хочешь подойти и обнять папочку?
— Какого папочку? — не понял я. — Тебя, что ли?
— Ну да, я же твой отец. Неужели ты не признаешь меня, белоголовый хинин, — с легкой неуверенностью в голосе спросил йети.
— Ты тут один живешь? Может от одиночества с ума спрыгнул? — спросил я в ответ.
— Эй, подойди и обними отца! Я кому сказал? Срочно подойди и обними! — рявкнул детина.
— Да на хрен ты мне сдался! Я с мужиками не обнимаюсь! Ты же мужик?
Йети почесал лохматую башку пальцами, похожими на сардельки. Послышался скрип, как будто в валенках прошли по снегу. После такой музыкальной операции он снова взглянул на меня:
— Слышь, а тебя в детстве высоко не подкидывали? Может ты головой частенько о потолок бился? Или три раза подкинули, а два раза поймали?
— Ты имеешь в виду — не дурачок ли я?
— Ну да. Может дурачок и поэтому обниматься не хочешь? Вон твои друзья как наглаживают…
Йети кивнул на кицунэ и тануки. А те и рады стараться, только хвостиками не виляли. Хотя, если бы перекинулись в животную сущность, то и повиляли бы.
— Да не хочу я с тобой обниматься. Ты мужик и от тебя плохо пахнет. А эти… Чего ты с ними сделал? Что это за оммёдо такое? Гипноз? Галлюцинации? Что за фигней ты их околдовал?
Мы стояли друг напротив друга, вроде бы в нескольких метрах, но перло от йети какой-то тухлятиной, как от порядочного бомжа. Словно спит на помойке, неподалеку от овощных отбросов.
— Оммёдо, — хмыкнул йети. — Нет, это не оммёдо, это колдовской запах. Да, это природная сущность моей шерсти. Иначе не выжить. Люди принюхиваются и принимают меня за самого родного человека. А потом забывают обо встрече со мной — лишь в башке остается воспоминание.
— Так поэтому твоя шерсть так нужна оммёдзи?
— Может быть. А может быть и по другой причине. Лет двадцать назад надо же мне было зацепиться за куст, и оставить клок, а какой-то дурак бросил её в суп и выздоровел от застарелой болезни. Случайность… Но из-за этой случайности я и пострадал. Как только люди узнали о таких полезных свойствах моей шерсти, так сразу же начали охотиться за ней. Но ты… Почему ты не попадаешь под её влияние? Может, тебя так завалить? А что? Эти по моей воле сами прыгнут вниз, а тебя придется скинуть…