Я Кирпич
Шрифт:
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ (продолжение)
Мой разум выдержит все, кроме сумасшествия. А коль скоро так, почему бы мне, в моем новом волшебном качестве, не попытаться наскоком, с лету, ничему не учась, овладеть новым для меня умением, инструментом, к примеру, музыкальным, по типу флейты или свирели? Я ведь давно полугрезил на подобные темы…Только где ее взять, музыкальную штуку-дрюку, чтобы не простая была, а тоже с волшбой, и чтобы я уже умел на ней играть, и чтобы звуки ее действовали на существ, которые, заслышав звуки этой музыки… Будем пробовать.
Я поочередно пошевелил голубоватыми когтями на пальцах левой руки, потом на правой… Классные коготки, Фредди Крюгер отдыхает! Нет никакой разницы между ними, левыми и соответствующими правыми, кроме зеркальной симметрии, или почти нет, или я ее не вижу.
Я в некоторой затупке: очень уж непросто сформулировать вдруг охватившее меня чувство — вдохновение это, или воодушевление — знаю только, что оно подхватило меня и вознесло над… над… надо мною самим, я вдруг увидел себя ваятелем, способным простым мановением рук превращать фантазии мои — в реальность, в предметы, которые, в свою очередь так же волшебно готовы служить прихотям и замыслам своего творящего.
И стало так, по воле моей: почти бесплотная палочка в руках моих обернулась в серебряную, заметно утолщилась, дополнительно обретя приятную материальную весомость, и уже не сплошная, а полая, она уже трубка, наискось срезанная с одного конца… ступенькою волнистой, как на картинках… ага, теперь вижу: это чтобы мне туда проще дуделось… и шесть отверстий сверху, ближе к губам, а одна снизу, почти у конца трубки.
— И что у меня в итоге получилось? Букач, что у меня в руках? Впрочем, кого я…
— Сиринга, о Великий.
— Что, что? Сиринга — я не слышал такого слова. Что оно обозначает?
— Дудку, о Великий. Ты пожелал, она и сделалась.
— Забавно! Может, я и сыграть на ней сумею? Надобно попробовать, раз уж сотворил. Собственно говоря, именно для этого я ее… Ты хоть знаешь, Букач, на фига она мне сдалась, дудка эта серебряная?
— Нет, о Великий, не знаю. Не гневайся!
— Да, да, йес, регистров и нот в твоем эго не много, дорогая собеседница Букач, не то что семи — трех не наберется, да и голосовой диапазон совсем не широк, а я-то едва не похвалил тебя за эрудицию. Но я не гневаюсь. Тэк-с! Не мешать. Буде что понадобится — сначала переспроси меня, голосом переспроси, вслух или мысленно. Врубилась? Понятно тебе?
— Да, о Великий, — проскрежетала мыслями эрудитка Букач.
Я ухватил дудочку-сирингу пальцами обеих рук — семь отверстий так расположены, что одновременно их и на закрыть… неудобно даже в растопырку, чтобы до крайней дотянуться и до этой, до шестой… И как здесь дудеть?
Минуты три, не меньше, елозил я пальцами и губами по этой серебряной дудке, прежде чем извлек протяжный и ровный звук! Но усилия того стоили: это было чистый, звонкий, высокий голос, то ли рожка, то ли флейты! Очень красивый, очень раскатистый. И весьма жесткий, напоенный громом и молнией, отнюдь не безмятежностью пастушеской свирели. Я дунул еще, а потом еще, уже не боясь менять расположение пальцев на дырочках и направление выдуваемого воздуха из губ моих… Да, да, да, это я извлекал звуки из серебряной сиринги, у меня получалось, и звуки эти очень мне нравились… Но услышь я их со стороны, в ночи, посреди леса — я бы поостерегся туда идти любопытствовать, ибо это были грозные звуки, уж не знаю — музыка они, или не музыка?.. Мелодии в них нет или я ее не вижу, так же и ритм отсутствует, ни спеть, ни сплясать под эту дудку, а вот радоваться… Я радуюсь, завываю на все доступные ноты и радуюсь! Но то — я, самопальный автор с пониженным уровнем самокритики в крови…
— Слышь, Букач! А ведь я знаю, что я делаю! Можешь не отвечать и не трясись! Не съем и не отдам! У меня озарение! Короче говоря, я потревожил эту самую Ленту, отнял у нее силы, ей принадлежащие, и хочу вернуть! Пусть и не много я взял, но
Я четко усвоил недавнюю информацию из умных книг насчет мар, о том, как с ними обращаться с помощью волшебства, в данном случае моего и дудильного… Жаль, руки заняты, а то я бы достал свой верный смартфон, да поставил бы на запись, сугубо для проверки на реальность… А почему бы и нет, дело-то секундное!?
Сказано — сделано, сунул сирингу под мышку, добыл из кармана трубку… как это бывает в неожиданной спешке забыл вдруг, где искать диктофон и чем его включать… Но где забыл — там и вспомнил, быстро и внезапно. Трубка заряжена более чем наполовину, вполне хватит на две симфонии с концертом… А любопытно — мог бы я ее подзарядить усилием воли?.. Не, не, это потом проверим… Раз, раз, раз… проверка связи, прием!.. блин… чуть сирингу не выронил… Поехали!
Пальцы, губы, легкие работали старательно и быстро, но такое ощущение, что усилия мои почти не сказывались на «музыке» моей: то есть, разумеется, высота и скорость извлекаемых звуков менялись вполне закономерно, здесь зажмешь — потоньше звучит, здесь — погуще, но вот чистота извлекаемых нот оставалась на неизменном уровне, даже если губа дрогнула или палец с дырочки соскочил! Прекрасные звуки, изумительные, разве что несколько беспорядочные! Ух, какой я молодец, оказывается!
Я играл, как умел, и это было на исходе ночи, когда будущий рассвет только угадывается тусклой белизною на горбатом, в лесных прорехах, горизонте восточного неба, но для меня, стоящего под низкими тучами посреди парковых деревьев Елагина острова, даже эти знамения грядущего утра были не видны, весь окружающий мир прятался во тьме, только Лента тихо-тихо горела чуть впереди, почти под ногами, текла откуда-то с севера куда-то на юг угрюмым синеватым ручьем…
Некоторое время не происходило ничего: улетали в ночь серебряные звуки моей сиринги, учащенно билось в груди сердце, охваченное обжигающим пламенем восторга… но это был темный восторг из холодного пламени… замерла, съежилась в комочек безмолвная даже в мыслях Букач на левом плече… не пожелала на ветке сидеть…
Вдруг мелькнул между кустами просверк, еще один, столь же голубеюще-тусклый, и еще… Мары пожаловали, я даже не сомневался, что это они… просто узнал… Если уж кто магическим скальпелем рассудка в когтистой руке «почикал» двух-трех — тот уже загодя учует любых остальных… В данном случае тот — это я. Хорошо было бы еще раз уточнить, почему при всем предполагаемом многообразии питерской нечисти — сегодняшняя ночь почти исключительно заполнена марами?.. Потом спрошу, было бы кого спросить, потом подумаю, а сейчас побольше сосредоточенности, чтобы ничего не сорвалось.
Приближались они с разных сторон: слева, прямо по курсу и справа, но только из той впереди лежащей наземной половины пространства, что была отделена, отчерчена Лентою от моей половины, то есть, я стоял лицом к востоку, и все они шли со стороны востока, не переходя границы с западом, и не появляясь за нею. Двигались мары совершенно беззвучно и невесомо, как бы паря невысоко над землей, примерно со скоростью пешехода, идущего мерным шагом по ровному асфальту, и две из них одновременно первыми достигли обозначенного рубежа. И словно бы шмякнулись, обретя гравитацию. Короткое мельтешение, звук, типа еле слышимого хлопка… два однотипных звука, один за другим — и всё, и нет обеих мар. Но помимо этих ощущений-впечатлений, доступных человеческим органам чувств, мне стали доступны и другие: я дважды подряд четко ощутил, впитал в себя, как жадная лютая злоба нечистой твари, пришедшей на волшебный зов и угодившей в капкан, сменяется мукой внезапного и нежданного развоплощения. В другое время и при других обстоятельствах меня эти всплески ужаса крепко бы напугали, а сейчас — рассмешили. Я едва не прервал музицирование свое нервным смешком, но устоял и продолжил извлекать звуки, зовущие мар сюда, ко мне, на их верную погибель. Вполне возможно, что и гаммельнский крысолов играл, отплывая на лодочке, так же как и я, содрогаясь от этого кошмарного противоестественного удовольствия убийством.