Я лечил Сталина: из секретных архивов СССР
Шрифт:
Обратный путь мы летели на самолете американской компании - полупустом. Изящные стюардессы то и дело предлагали нам вино, кофе. Кухня от «Максима», пили шампанское. «Почему так мало пассажиров, всегда у вас так?» - спросили мы одну из стюардесс, оказавшуюся по национальности чешкой. «Нет, не пожелали лететь в самолете нашей компании в связи с катастрофой, происшедшей вчера, - вернули билеты».
– «А сколько погибло?» - «Да около сотни с экипажем». Вскоре стали нам объяснять, как надевать на себя жилет на случай аварии над океаном, как вдувать в него воздух после выхода на крыло через особые люки, как, попав в воду, зажигать лампочку, приделанную к спасательной одежде (если это случится ночью, чтобы было видно, кого надо спасать), как, наконец, посыпать воду особым порошком перед пастью акулы, если таковая приплывет к вам, и т. д. и т. п. Успокоенные всем этим
Второе путешествие в США в 1960 году также весною я совершил в обществе моих сотрудников - И. И. Сперанского, Н. Н. Кипшидзе и М. Б. Бавиной. Кстати, последняя - биохимик и секретарь партийной организации Института терапии неплохо оделась и имела неожиданно для нас вид вполне comme il faut. В Нью-Йорке нас встретил представитель Национального Института сердца из Бетесды (Вашингтон), куда мы и направились.
Уже совсем ночью прибыли мы в отель с важным швейцаром-негром. Другой такой же господин (негр) переправил на лифте наши чемоданы в номера, и мы уже знали, что надо дать ему по четверти доллара.
Наутро за нами приехали уже знакомые нам по их визиту в Москву коллеги из Института сердца, и - после кофе и кукурузных хлопьев в молоке - мы отправились в институт.
Это замечательное учреждение находится километрах в 30 от Вашингтона: группа прекрасных зданий в огромном парке, свободно расположившемся на холмах, изрезанных гладкими лентами дорог; все вокруг зеленело и цвело, и лишь сверкающая разными красками непрерывно движущаяся цепь автомобилей нарушала впечатление о девственной, естественной природе местности. Мы невольно сопоставили в этом наш институт, здание которого всунуто в кучу других домов в одном из переулков в центре Москвы - без сада (и из секционной которого выносят покойников на глазах сотен ничем не повинных жителей, тесно заселивших многочисленные квартиры вокруг).
На совместное заседание прибыли Уайт, профессор Эндрюс из Балтимора, а позже и другие - Райт из Нью-Йорка, Берч из Нью-Орлеана, Ирвинг Пейдж из Кливленда и знаменитый хирург Дебейки [256] из Хьюстона. Встречи были запланированы так, что утром заслушиваются некоторые специальные научные доклады сотрудников Института сердца, затем - осмотр соответствующих лабораторий, а после ланча - вечернее заседание, обсуждение тех или иных научных проблем.
Институт сердца - один из шести институтов, объединяющихся в Национальный институт здоровья, государственное учреждение, созданное для развития научной медицины в ее главнейших областях - кардиологии, онкологии, нейро-психических заболеваний, эндокринных заболеваний, ревматизма. В Бетесде - его основная база; кроме нее, на финансировании института находятся некоторые лаборатории виднейших ученых, работающих в различных других городах США - на базе клиник медицинских факультетов университетов или крупных больниц. Каждый институт, входящий в общий Институт здоровья, имеет свое клиническое отделение и многочисленные специальные научные лаборатории (там называют их лабораториями, хотя обычно они занимают по одной-две комнаты), оборудованные новыми приборами (часть которых создается с участием научных сотрудников института, в специальном конструкторско-техническом отделении, к работе которого привлечены физики, химики, инженеры, решившие работать в области медицинской аппаратуры, подчас имеющие двойное образование - техническое и медицинское).
256
Дебейки Майкл Эллис (1908-2008) - знаменитый американский кардиохирург. В России получил широкую известность после того, как провел операцию президенту Б. Ельцину в 1996 году.
В клинических палатах лежат не только больные (по специальному строгому отбору - согласно соответствующей проблеме, разрабатываемой институтом, или же с эксвизитными казуистическими заболеваниями, расшифровка природы которых может сулить раскрытие каких-либо общих закономерностей в патологии), но и здоровые - для контроля, за что (за производимые на них исследования и за потерю времени) таковые получают неплохой гонорар из бюджета института. Институт имеет в своем составе: а) медицинскую библиотеку и б) виварий. И то, и другое поражает масштабами и совершенством организации. В библиотеке (огромное современное здание) собрана вся мировая научная литература по медицине, имеется и русский отдел, расположенный в нескольких залах; вся она реферируется, переводится с оригинальных языков на английский; любые справки, выписки, фотоснимки пересылаются в любую страну мира.
Виварий - целый городок с кварталами обезьян, собак, кроликов, хомяков, крыс и т. п. Особенно замечательны стерильные условия, в которых живут чистые линии мелких лабораторных животных (для изучения роли наследственности, предрасположения к болезням в связи с особенностями питания и т. п.). Тот или иной важный опыт ставится на десятках обезьян, на сотнях кроликов, на тысячах мышей. Обслуживает эту громадную колонию животных специально обученный персонал, в состав которого входят врачи, ветеринары, гигиенисты, зоотехники.
Доклады, сделанные для нас американскими коллегами, как правило, отмечались конкретностью и лаконичностью. Все на рисунках и таблицах. Автор лишь их вкратце комментирует. Никакой болтовни, никаких общих фраз, вначале - только несколько литературных ссылок, причем совершенно точных, не диктуемых ни национально-патриотическими, ни какими-либо иными предвзятыми соображениями. В обсуждении - вопросы и ответы, краткие, деловые, даже сухие.
Доклады, сделанные для нас американскими коллегами, как правило, отличались конкретностью и лаконичностью
Институт сердца не понравился мне лишь одним: своей научно-аристократической замкнутостью. Больные - только объект изучения (новых точек зрения, новых методов диагностики или лечения). К тому же их как раз мало - не в пример числу животных. Отдельные лаборатории не интересуются, что делается у соседей, - царит узкий круг изучения проблемы - чем уже, тем выгоднее для дела, рабочие гипотезы и рассуждения делаются лишь по окончании работы, притом нехотя. Но, конечно, это стиль, хорошо зарекомендовавший себя в других науках - физике, химии, и нет причины считать его неподходящим для клинической медицины как науки. И мне кажется, что за все свое существование более десяти лет Институт сердца в самой Бетесде не сделал какого-либо существенного открытия в медицине, по крайней мере - в кардиологии.
В те годы в политике, казалось, намечалось уже некоторое смягчение взаимоотношений между нашей страной и Соединенными Штатами. Н. С. Хрущев только что побывал в Америке и, надо сказать, понравился американцам. Его нашли простым, склонным к деревенской хитрости, к немного неприличной шутке, но все же настроенным миролюбиво и неглупым. Сам Хрущев вывез из поездки по Америке много впечатлений - об успехах сельского хозяйства, о новых зданиях, о товарном изобилии, о деловых людях, - после той поездки у нас стали по-новому строить, упирать на торговлю, ЦК занялся разработкой проблем кормов, навоза, - вместо ампирных помещичьих дворцов на аэропортах заложили новые вокзалы легких конструкций в духе времени. И т. д. и т. п. Вдруг - бах! Пауэрс со своим самолетом! Шпионские полеты над Уралом, а еще раньше даже по майскому небу Москвы! Как раз наша поездка в США совпала с этими днями. И вот что поразительно: никто из многочисленных врачей, нас встречавших, нас окружавших в это время, ни одним словом не обмолвился о том, о чем писали газеты; все были полны дружелюбия и внимания. Нас кормили бесплатно ланчами, по вечерам приглашали в гости то в один, то в другой дом. Так, замдиректора института доктор Терри, в будущем «главный хирург» США, то есть министр здравоохранения (сам он по специальности терапевт, это просто традиционное наименование данной должности, как, например, государственный секретарь, то есть министр иностранных дел и т. п.), принимал у себя в небольшом коттедже из пяти-шести комнат; сверху спустилась в одних чулках его жена, стройная моложавая женщина, оказавшаяся очень веселой, любительницей танцевать твист (мне так и осталось неясным, почему она оставила тогда в спальне наверху свои туфли).
Ели ростбиф, каждый подходил и накладывал куски в свою тарелку, а потом садился где-нибудь; на коленях резал мясо кое-как и клал себе в рот. Вино надо было опять доставать самому, неудобно, но демократично. Потом кофе, обычно уже стоя. Правда, когда мы очутились опять в Бостоне у Уайтов, обед (точнее, ужин) был по всем европейским правилам; рыба, мясо, птица, сладкое вино белое, красное (бургундские), прекрасная сервировка - старинный фарфор Веджвуда - между прочим, на полированном столе красного дерева, не покрытом скатертью; потом дамы ушли в другую комнату, а мужчины, по английскому обычаю, оставались, курили, пили кофе и коньяк.