Я люблю другого (Глубинное течение, Темный поток)
Шрифт:
– Нельзя чего? – опешила от неожиданности Фенела.
– Замуж за него нельзя.
– Но почему же? – Фенела произнесла свой вопрос сухо и отрывисто.
– Я и позабыла совсем… ну, об Илейн забыла. Знаешь, Фенела, ничего не получится, нельзя!
– Не понимаю, о чем ты? – сказала Фенела.
Но руки девушки уже дрожали, и блюдце выскользнуло из них, чтобы разлететься вдребезги на кухонном полу на тысячи крохотных осколков.
– Ну вот! Только взгляни, что ты натворила! Все из-за тебя… – сердито проворчала Фенела, нагибаясь
Но My не обратила ни малейшего внимания на ее упреки, а вместо этого стояла, по-прежнему уставившись на старшую сестру как на фамильное привидение.
– Фенела, но послушай же, ты только пойми! – умоляла My. – Ведь Илейн и папа – а тут еще ты и ее муж… Ты просто не сможешь так поступить, это было бы слишком чудовищно, слишком!
– Ох, да выбрось ты из головы все эти глупости! – взвилась Фенела. – Хочешь быть умницей – подай-ка мне лучше щетку и миску. Сейчас не время для дискуссий, ясно? Особенно по личным вопросам…
My молча отвернулась, и, когда она возвращалась от буфета с миской и щеткой в руках, у Фенелы вдруг сжалось сердце: губки девочки отчаянно дрожали, а в огромных детских глазах стояли слезы.
Фенела отложила в сторону собранные фарфоровые осколки и обняла сестру.
– My, миленькая моя, ну, не надо, моя хорошая, – сказала она. – Ничего страшного, честное слово: разве что-нибудь решено окончательно? Вовсе нет! Да и, наверное, вообще не будет… слышишь?
My тут же всхлипнула с облегчением.
– Ой, я знала, ты так никогда не поступишь, – пролепетала она. – Кто угодно, только не ты!
Малышка чмокнула сестру в щеку, и Фенела почувствовала, что девчушка вся дрожит.
– Ну-ну, не волнуйся, милая, – успокоила ее девушка.
Фенела старалась говорить как можно увереннее, но замечала, что и ее собственный голос невольно дрожит и срывается от волнения. В мозгу ее неумолимым вопросом билась и билась одна и та же мысль:
«Как мне быть?!»
My, успокоившаяся так же быстро, как успокаивается дитя, испугавшееся вдруг темноты, вновь повеселела, и на личике ее заиграла прежняя безмятежная улыбка. Она взялась за поднос, сервированный для вечернего чая, чтобы отнести его в мастерскую, и, уже в дверях, обернувшись и стыдливо потупившись, сказала:
– Я вела себя как дурочка. Просто слишком близко принимаю к сердцу все, что касается тебя, Фенела. В конце концов, ничего удивительного, что любой мужчина – стоит ему появиться у нас – сразу же влюбляется в тебя. Только маловато их тут бывает – вот беда!
– Господи, да что за чепуху ты несешь! – уже вслед ей крикнула Фенела.
Но как только девушка осталась одна, улыбка мгновенно исчезла с ее губ, и Фенела в отчаянии спрятала лицо в ладони.
– Как же мне быть?! – прошептала она.
Да, вот таких осложнений она никак не ожидала: My выросла слишком ранимой в отношении амурных делишек их злополучного родителя!
Разумеется, My воспримет ее поступок не иначе как предательство,
Рекс и Илейн – между ними существовала связь, и нельзя было не посочувствовать девочке и, собственно говоря, не согласиться с ее точкой зрения…
«И почему только все так получилось?» – спрашивала себя Фенела, подходя к окну.
Постояла, невидящими глазами уставившись в сад и вспоминая сцену в библиотеке, когда она, захваченная властной силой притяжения мужских глаз, впервые испытала этот дикий, непреодолимый порыв страсти.
«Я люблю его! – сказала она себе. – Я не в силах его бросить… не в силах!»
Фенела судорожно сцепила пальцы и твердо знала, что отныне власть Рекса над ней безгранична. Ничего она не жаждала теперь так страстно, как прикосновения его губ и сильных рук, сжимающих ее в своих объятиях; она томилась по звукам его голоса – низкого и срывающегося, когда он зовет ее по имени…
Девушка легонько вздохнула, и тут только до нее дошло, что чайник закипает.
Пока Фенела готовила чай, она не раз ловила себя на том, что губы ее невольно шепчут вслух:
– Рекс! Рекс!
Только вчера еще она хлопотала по дому, беспокоилась о разных разностях и вряд ли сознавала, что в душе у нее подспудно творятся вещи чрезвычайной важности. Но теперь-то стало ясно, что любовь крепла и зрела в сердце все время, даже когда Фенела и не подозревала о ней.
А ведь вовсе не трудно было догадаться об истинном положении вещей: хотя бы по постоянным взглядам, которые она бросала на часы, когда дело шло к вечеру, то есть близился час возвращения Рекса Рэнсома из лагеря. И разве сложно было понять, отчего мгновенно и судорожно замирает сердце, когда из холла доносится его голос?
И, наконец, самая верная примета – она теперь частенько убегала наверх, чтобы получше привести себя в порядок, чего раньше за ней никогда не замечалось.
– О, Рекс!
Весь вечер Фенела наблюдала, как My беседует с сэром Николасом Коулби.
Девушка ощущала, что ее буквально раздирают на части два противоположных чувства: ее любовь к Рексу, вспыхнувшая нежданно-негаданно и заполонившая собой все вокруг, и любовь к младшей сестренке, укоренившаяся с годами и ставшая главным смыслом жизни для них обеих.
Фенела вздернула подбородок и расправила плечи, как будто бросала вызов целому свету, но глаза ее блуждали по комнате, все время невольно возвращаясь к My, и девушка наконец в отчаянии обратилась к Рексу:
– Скажи же мне что-нибудь!
Он полулежал, лениво раскинувшись в большом кресле и вытянув длинные ноги к огню.
– Лучше ты мне скажи, – возразил он. – Скажи, о чем ты думаешь? Весь вечер я наблюдаю за тобой, страшно серьезной, почти суровой. Что тебя мучит, Фенела?