Я люблю дышать и только
Шрифт:
Я размышляла о том, чтобы не дай Бог, меня не выперли за прогул. Хотя, наверное, такая прогулка считается помощью следствию.
Чем же я в состоянии ему помочь? Не рассказывать же, в самом деле, всю нашу длинную жизнь с радостями, ссорами, ненавистью, тайной, которую мы храним уже десять лет и поэтому то, любим, друг друга и жмемся то к одной подружке, то к другой, то пылаем ненавистью из-за трусости и, в общем, предательства человека, который нас всех сделал.
– Вы хотите мне поведать что-либо конкретное, что способно навести меня на правильные размышления по поиску исчезнувшего
– Вы знаете, мне легче все написать, чем рассказывать. Иначе мы проговорим всю жизнь, – я представила все наши девичьи подробности и реакцию взрослого, даже не очень молодого мужчины, на нашу неправильную и порой, грешную судьбу.
– Пишите, – Филипп Сергеевич меня быстро понял. – Погулять все равно приятно. Вы возвращаетесь в «Останкино»?
– Надеюсь, что меня еще не выгнали, – я повернула в сторону своей земли Обетованной. Ноги понеслись быстрее. Многолетнюю привычку не вытравишь. За мной, несколько запыхавшись жестким шагом, размахивал руками, загребая ветер, семимильными шагами шел следователь. Ему тоже необходимо было вернуться к отсутствующему телу.
– Я напишу, – уже влетая в здание и вытаскивая пропуск, кричала я.
Он кивнул и махнул рукой, в знак того, что с нетерпением ждёт.
Я прибежала в студию, в которой, на удивление «конь не валялся».
– В чём дело, – закричала я, вертя головой, чтобы крик долетал до всех служб. – От всех работников я услышала хоровое недовольство по поводу того, что меня Шеф – редактора на площадке нет. Наш же ведущий любит получать информацию из первых рук, то есть, из моих. До начала тракта – репетиционного эфира, оставалось десять минут. Я не дослушав фырканье, понеслась в гримерку к ведущему. Алёша – чудный парень, очень внимательный и послушный, что большая редкость у телезвёзд. Возможно, потому что молодой, а я намного старше и знаний по тем вопросам, на которые он должен беседовать у него не хватает, он меня слушает.
– Я рад приветствовать вас, сударыня, в столь поздний час, – как всегда с лёгкой, необидной иронией приветствовал меня Леша.
– Ты извини, у нас ЧП. – Я не хотела распространяться на тему, тем более предмет исчез.
– Разве это ЧП? – По-моему – обвал в горах. Самая рейтинговая программа слетела, сразу после получения «ТЕФФИ». Что будет? – Лёше хотелось поговорить на насущную тему.
– Ты не забыл, что темой нашего сегодняшнего неповторимого Ток-шоу «Отношение людей к братьям их меньшим».
– С такими темами мы никогда не получим «ТЕФФИ», – печально заключил ведущий.
– И уж тем, более не станем академиками премии ТЕФФИ. Каждому свое. Ну, всё. Поехали по сценарию и гостям. Тебя что-то не устраивает?
– Животные в студии. Я боюсь больших бойцовских собак.
– К тебе подведут только маленьких, которые даже лаять не умеют, – я с нежностью посмотрела на Лёшу. Если бы у меня был сын, я бы не возражала против такого. Раз всё остальное тебя устраивает, я побежала. Не забудь надеть специальный костюм, для того, чтобы животные могли тебя немного порвать. – Лёша посмотрел на меня с ужасом, я показала ему язык и успокоила, – шучу.
На душе стало чуть легче. Я поняла, что программа пройдёт нормально. Легко и непринуждённо. Так всегда должно быть на дневном телешоу. Я уверенной походкой шла в аппаратную. Такая целенаправленная поступь на высоких, чуть цокающих каблучках, у меня появилась после смерти мужа. При нем, я ходила как мышь, нет, я плыла за ним, как за ледоколом, который всегда шёл правильным курсом и не тонул. Он просто сразу ушёл на дно – умер…
– Что у тебя с лицом? – Из-за угла появилась Марьяна, уже готовая к утреннему эфиру. Всё так плохо? Нас будут еще допрашивать?
– … и пытать. Перестань трусить. Кстати, не желаешь написать свою версию событий, начиная от Рождества Христова.
– Что надо? Я могу, только пусть и Янка пишет. Потом сверим.
– У нас всё равно получаться разные истории. Я собираюсь писать правду, – я пристально посмотрела на заклятую подругу. – А ты будешь приукрашивать себя. Яна наверняка сгустит краски до того, что мы получим рассказ Эдгара По.
– Ладно. Давайте вечером встретимся, только не в «Максе». Видеть его уже не могу. Приставать начнут с вопросами. После эфира договоримся. Янке я сейчас перезвоню. Где она может быть?
– Звонит своим гостям, как всегда. Так что лучше найди её, – я посмотрела на Марьяшку и, мне захотелось её прижать к себе. Она всегда была бояка. Сейчас, даже под толстым и умелым слоем грима морщинки скукожились, а на экране этого не должно было быть видно, – я поцеловала её в промежуток между ухом и щекой, где не было грима.
– Звони. Уже опаздываю, как, впрочем, и ты.
Марьяшка сделала гримаску, означавшую улыбку и похлопала себя по щекам, чтобы не рассмеяться и придать щечкам естественный оттенок.
Мы разошлись по разным студиям, обещая после записи встретиться все-таки в «Максе» и попытаться оттащить Яну от ее VIP персон. При этом придется ухитриться отобрать у нее все десять мобильных телефонов. Иначе разговор не получиться.
Я вела программу, всё время, шепча Лёше в ухо необходимую или подходящую информацию.
– Что с тобой сегодня? – Возмущенно спросил режиссёр программы Борис, который сидел за пультом рядом, нажимая вовремя на кнопки, чтобы камеры правильно показывали картинку. – Ты работать будешь? Или так посидишь?
– Я работаю. Вот – листаю сценарий, хотя знаю его наизусть.
– Ты на лицо Лёшки посмотри. Он взмок от твоей творческой помощи. Может тебе плохо? Давай, остановим запись. Катя может пересесть с суфлера. Она тоже неплохо знает программу.
– Хватит меня лечить, – огрызнулась я. По сути, Борька был абсолютно прав. Я не держала ни темп, ни очередность выступлений на площадке. Я думала о Ней и о нас.
– Так что? Стоп? – Режиссёр уже наклонился к микрофону, по которому сообщал информацию для всей группы.