Я, мои друзья и героин
Шрифт:
Я пришла в отчаяние из-за такого разгильдяйства, тем более, что теперь весь наш план сорвался.
Больше у меня не оставалось веры в чиновников. Я сказала себе: только ты одна можешь помочь своему ребёнку и себе! Господин Тилльман пытался придать мне мужества. Ему одному я доверяла.
К счастью, Кристина не долго отсутствовала. На следующий вечер она уже плакала у меня. Ой, ой, ей так жаль, но она опять вмазалась… Я не ругала её. Зла на неё не было. Да и раньше-то я срывала свой гнев на ней только от отчаяния, что не могу ей помочь. Сейчас, когда она пришла ко мне, я обняла её, и мы спокойно поговорили.
Кристина хотела продолжать план, выработанный нами, до конца. Я сказала,
В эти дни она регулярно посещала консультацию. Она действительно старалась получить это место! Иногда часами ждала своей очереди. Дома она засаживалась за стол и писала автобиографию для клиники.
Казалось, что всё идет неплохо. С местом было фактически решено. Община была готова её принять, и мы думали, что Рождество она встретит у них – было уже начало ноября…
Её отец, наконец-то, убедился в безуспешности своих потуг, и больше не мешал нам. Удача была так близко… Но тут, как назло, Кристина второй раз заболела желтухой. Ночью температура поднялась почти до сорока одного градуса. Утром я отвезла её в клинику «Штеглиц». Кристина была жёлтой как лимон, почти не могла ходить и падала на ходу. Врач после обследования сказал, что у неё стаз печени из-за наркотиков. К сожалению, они не могли её оставить у себя, потому что у них нет изолированных боксов. Это было неправда. Я специально наводила справки: в клинике «Штеглиц» есть изолированная палата на двадцать пять коек. Просто они не хотели видеть наркоманов в своей замечательной больнице. Всё-таки, они направили нас в больницу «Рудольф Виршов», и следующим утром мы должны были быть там.
В два дня желтизна вроде сошла. Она снова была резвой и живой, радовалась, что будет лечиться. Её опекун из консультации в Техническом Университете даже навещал её в больнице. Объединенными усилиями мы старались всячески поддержать её. Я была обнадежена, как никогда раньше…
До того дня, когда к Кристине прорвалась её подруга Стелла… Хотя я настоятельно просила сестёр без меня не пускать к Кристине никого, кроме работников консультации.
Впрочем, я тоже совершила ошибку. Как-то раз взяла с собой Детлефа. Кристина так хотела его видеть, а Детлефа как раз только что условно-досрочно выпустили из тюрьмы. И сейчас он где-то раздобыл себе место в клинике. Я просто не могла не позволить им увидеться. Они были так привязаны друг к другу! И я думала, что это придаст им решимости, если они будут знать, что другой тоже ложится в клинику. И как я только могла быть такой наивной?
Кристина умудрялась сматываться из больницы на целый день, и когда я после работы приходила навестить её, она уже успевала вернуться. Я видела, что она чем-то кололась. То, что она колется – это одно не испугало бы меня больше. Но когда она стала рассказывать, что просто ела спагетти у Цоо, когда она снова начала лгать – у меня подогнулись ноги. Я спросила у сестёр, нельзя ли мне ночевать в больнице. Кровать бы я оплатила. Они сказали, что это, к сожалению, невозможно, но они будут присматривать за ней. Через три дня, когда я вновь пришла навестить Кристину, навстречу мне вышла сестра и сказала: «Вашей дочери нет!» «Да? А можно узнать, где она?», – спросила я.
Этого мы не знаем. У неё было разрешение погулять в парке, вот она и убежала!
Невозможно описать, каково было у меня на душе! Дома я легла в гостиной рядом с телефоном. В полдвенадцатого вечера позвонили из больницы: Кристина вернулась. У них была такая точка зрения: ну, если она удирает, что ж можно с этим поделать? Это же её дело!
Именно так мне и сказали на следующий день, когда я попыталась упрекнуть сестёр.
Врачиху это тоже не сильно волновало. Она мне объяснила, что никак не может повлиять на Кристину. Но если Кристина ещё раз нарушит режим, то её попросят из больницы. Исследование печени показало, что Кристина в лучшем случае доживёт лет этак до двадцати, если и дальше будет продолжать с наркотиками. Больше она ничего не могла сказать.
Следующим вечером опять позвонили из больницы и сказали, что Кристина снова убежала. Всю ночь я провела в кресле рядом с телефоном. Кристина исчезла на две недели в этот раз…
Первые два-три дня мы вместе с моим другом ещё искали её. Обычный тур по дискотекам и вокзалам… Потом из больницы попросили забрать её вещи. Я пришла оттуда с сумкой, распаковала книги и другой хлам, и сказала себе: «Всё – с меня довольно! Так можно и до ручки дойти!» Я сказала себе: «Хорошо, если она не хочет по-другому, то пусть будет так!» Я прекратила её искать. Я была просто поражена её поступком! Она должна ведь понимать, что и моё терпение не безгранично! Как долго я могла это всё выдерживать, вот вопрос!
Я объявила её в розыск в ближайшем участке полиции и дала им её фото. В какой-нибудь облаве её схватят… И потом я сяду с ней в первый же самолёт и отвезу на Запад.
Прошло две недели, и утром в понедельник мне позвонили из участка на Фридрих-штрассе. Полицейский у телефона был чрезвычайно мил, хотя Кристина и бушевала у них в участке. Я попросила их придержать Кристину. Сказала, что заберу её ближе к вечеру и – в самолёт.
Я заказала билеты. Туда и обратно для себя, только туда для Кристины. У меня кололо в сердце. Позвонила родственникам.
К полудню всё было улажено. Я взяла с собой Клауса. Подумала, что если Кристина будет сидеть между нами, то не сможет выпрыгнуть из машины.
Кристина не сказала мне ни слова… Я тоже. У меня не было настроения говорить с ней…
В аэропорту у меня тряслись колени, и сердце так и выпрыгивало из груди.
Кристина молчала. Она просто не замечала меня. До самого отлёта сидела молча в кресле, грызла ногти и читала роман. Бежать не пыталась…
Я вздохнула, только когда мы пристегнули ремни. Самолёт шёл на взлёт, и она смотрела в иллюминатор. Было уже темно. Я тихо сказала Кристине: «Всё – конец истории… Забудь о своём прошлом и забудь о наркотиках… Ты едешь к тёте Эвелин. И я надеюсь, что там ты начнешь новую жизнь…» Четыре дня меня ломало у тёти. Потом я встала, и вырядилась, как на парад.
Кроличья куртка и туфли на высоком каблуке снова превратили меня в заправскую игловую. Накрасилась и пошла в лес – гулять с тёткиной собакой. Каждое утро я наводила марафет, будто собиралась на точку, и шла в лес. Буксовала на высоченных каблуках в песке, каждые два метра спотыкалась о коряги и разбивала колени. Но когда моя бабушка решила купить мне, наконец, «туфли для ходьбы», я пришла в ужас при одном только слове «туфли для ходьбы».
Тётке было около тридцати, и с ней ещё можно было разговаривать. Конечно, не о тех проблемах, которые меня действительно беспокоили. О них я, впрочем, не хотела ни говорить, ни даже думать… Моя настоящая проблема называлась героин. Героин и всё, что с ним связано. Детлеф, сцена, Кудамм, ширяться, не думать, быть свободной… Я старалась не думать. О чём мне думать, собственно – о том, как свалить отсюда? Чёткого плана у меня не было. Я откладывала и отодвигала от себя этот вопрос. Просто думала: в один день ты свалишь и всё! Наверное, я просто не хотела бежать, я просто боялась того, что в последние два года понимала под свободой.