Я не собирался убивать
Шрифт:
— Я займусь ими, — хвастливо заявил я.
Лилиан спустила на пол голые ноги. Я остановился на пороге и посмотрел на жену. Она вытянула губы, посылая мне воздушный поцелуй.
— Боб, — сказала она в тот момент, когда я выходил, — закрой дверь. Эта комната, как салон, полный зеркал.
Она всегда боялась, что Роберт пройдет мимо открытой двери и увидит ее полуголой. Я уверен, что ей было бы все равно, если бы она была голой, но она предпочитает оставаться одна на той стадии, когда ни одета, ни раздета. Я закрыл дверь, и площадка погрузилась в полутьму, потому что в окнах здесь и в прихожей были цветные стекла. Наверху лестницы
Я с силой постучал в дверь Роберта.
— Поторопись, старина, — крикнул я и прошел к комнате Джулии. Джулия не ответила на стук. Я медленно повернул ручку, приоткрыл дверь, заглянул в комнату и увидел, что моя дочь еще спит. Не помню, когда именно Джулия начала меня стесняться — кажется, довольно поздно, всего год или два назад. Лилиан всегда придерживалась мнения, что показная скромность хуже наигранной добродетели, но наступил момент, когда она решила, что Роберту не стоит слишком рано открывать глаза.
Я затаил дыхание, увидев, как Джулия красива. Она лежала в той же позе, в какой часто спала ее мать: повернув лицо к окну и положив поверх одеяла голые по плечи руки. В отличие от Лилиан у Джулии были светлые, почти пепельные волосы, вьющиеся от природы. Сейчас они разметались по подушке, как шелковые ленты, расходясь от лба и щек, оставляя открытым левое ухо. Лучи солнца осторожно ласкали их. Я медленно подошел к кровати, но Джулия не пошевелилась. Я залюбовался нежными линиями ее губ, небрежностью, с какой была застегнута пижама, изящными очертаниями ее еще не вполне сформировавшегося бюста. Прошло несколько секунд, прежде чем я позвал:
— Джулия, пора вставать.
Она не пошевелилась.
— Джулия! Поднимайся!
Ее тело слегка шевельнулось под одеялом, и я понял, что у нее такая же, как у Лилиан, манера потягиваться и зевать, словно кошечка, перед пробуждением. Я поближе подошел к кровати, протянул руку и легонько коснулся кончика ее носа. Она нахмурилась. Я продолжал щекотать ее указательным пальцем и увидел, как дрогнули ее веки и она подняла руку, чтобы оттолкнуть то, что ей досаждало. Она коснулась моих пальцев, тут же замерла, потом медленно открыла глаза.
— Поверишь или нет, уже четверть девятого.
Она опустила веки и посмотрела на меня сквозь ресницы.
— Да? — спросила она сонным голосом.
— Я тебе когда-нибудь врал?
— Ой! — Джулия снова потянулась с невинным сладострастием. — Ладно, я проснулась, — заявила она, широко открыв глаза. — Я больше не засну, обещаю.
— Надеюсь, — сказал я.
Дочь наморщила нос и дождалась, пока я дойду до двери, чтобы позвать меня:
— Папа…
Она произнесла это ласковым тоном, каким говорила, когда была маленькой девочкой и подлизывалась ко мне, желая получить что-то особенное. Она сохранила эту привычку, и, должен сказать, меня это радовало.
— Что теперь? — спросил я. — Если денег…
— Конечно, денег, — ответила она, быстро поднявшись.
Джулия сидела прямо. Ее пижамная куртка широко распахнулась, но она этого не замечала, по крайней мере, я так думал. Ее васильковые глаза были совершенно круглыми и откровенно просящими.
— Как я могу жить без денег? — спросила она. — Папа…
— Если ты сумеешь обернуться в ванной меньше чем за пять минут, обещаю выслушать тебя за завтраком.
Я вышел, быстро закрыв дверь, и услышал, как Джулия вскрикнула. Дверь Роберта была по-прежнему закрыта. Я громко постучал и вошел. Роберт лежал на спине, заложив руки под голову, с приоткрытым ртом. Его черные как смоль волосы выглядели блестящими на фоне белизны подушки. Роберт даже красивее, чем его сестра, но у него слишком тонкие черты лица. Когда он отдыхает, а тем более спит, у него всегда суровый вид. В это утро он хмурил брови, как будто с кем-то ругался во сне. Я подошел к нему ближе и прищемил пальцы ног под одеялом.
— Просыпайся! — крикнул я.
Он заворчал, открыл глаза и посмотрел в потолок.
— Мне кажется, тебя надо показать доктору, — сказал я.
— А? — пробормотал он. — Чего? Что это за история с доктором? — спросил он, снова закрыв глаза, потому что комнату ярко освещало солнце.
— Я думаю, у тебя сонная болезнь.
— Ой, это старая шутка! — сказал он. — Спокойной ночи.
— Пять минут, — бросил я в заключение.
Я вышел в тот момент, когда Лилиан появилась на пороге ванной комнаты, соседней со спальней Роберта; вторая ванная комната находилась в другом конце дома. Ею пользовались Роберт и я сам; Лилиан и Джулия предпочитали эту, нежно-желтого цвета, в которой всегда царил мягкий свет.
— Он никогда не поднимется, — сказала Лилиан.
— Посмотрим, — отозвался я. — И могу поспорить, что Джулия тоже не будет возиться.
— Меня это не удивит, — рассмеялась Лилиан. — Она хочет, чтобы ты оплатил ей углубленный курс обучения французскому кондитерскому делу. Вообще-то, дорогой, — продолжала Лилиан, направляясь к спальне, волоча по полу подол халата, а ее волосы, черные, как у Роберта, плясали в такт ее шагам, — она просила меня поговорить с тобой, но я ответила, чтобы она сама обратилась к тебе. В конце концов, мне ведь тоже может что-то понадобиться.
Я остановился и посмотрел, как она величественно входит в комнату.
— Чувствую, это утро будет мне дорого стоить, — сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно.
Через секунду из ванной комнаты вышла Джулия. Ее походка очень напоминала походку ее матери, даже фигура была такой же, как у Лилиан, с необыкновенно тонкой талией и высокой грудью. Она сильно затянула поясок халата.
— Я сумела! — торжествующе воскликнула она.
— Что сумела, хронометр ты мой?
— Вышла за четыре минуты без трех секунд… Папа!
Она остановилась рядом со мной и, взявшись за лацканы моего пиджака большими и указательными пальцами, стала водить руками вверх-вниз. «Да поможет Бог мужчине, который в нее влюбится», — подумал я. Ей совершенно невозможно сопротивляться. Я искренне надеялся, что она найдет человека, который ей нужен. Пока в моей голове мелькали эти мысли, она продолжала водить пальцами по лацканам моего пиджака. При этом она смотрела мне в глаза, но не ребячилась. Однако в ее умоляющем взгляде было что-то совсем детское.