Я не так далеко

Сводчатый потолок и стены старого испанского подземелья полностью покрыты бурым грибком-алкоголиком. Прохладно. Слегка влажно. Воздух пропитан тонким ароматом перебродившего виноградного купажа. Длинный широкий туннель скупо освещают круглые проржавелые люстры в виде колес от телеги. По левой стороне у стены выстаиваются на деревянных стояках вниз горлышками штабеля толстостенных бутылок с вином. На каменном полу сыро и скользко от крови.

Жилистый сухопарый изрядно

За спиной парня стоит еще один человек, сложив руки перед собой. Тонкие ремни кобуры с двумя пистолетами по бокам перетягивают белую рубашку, обрисовывая ладно сложенное тело мужчины средних лет. Выразительные черты надменного лица разрезают длинные шрамы. Вокруг троих собрано плотное кольцо мрачных людей с оружием на изготовке.

– Лютый, по… – парень не успевает договорить, вскрикивает, корчится и умолкает. Это один из окружающей охраны резко выходит из круга и бьет ногой по корпусу. Так напоминается о праве раскрывать рот только тогда, когда к нему обратятся.

Лютому охота закурить. Скрипнув стулом, он вынимает сигару, но смотрит на бутылки и с явным сожалением отказывается от намерения. Особый микроклимат подземелья нужно оберегать. Виноделие требует уважительного отношения и заботы.

Сигара застывает у мясистого носа. Вдохнув пару раз, Лютый убирает сигару обратно, изображая сожаление. Несмотря на крайне недовольный вид, сиплый прокуренный голос звучит буднично, без единой нотки раздражения. И от того атмосфера еще больше нагнетается.

– Здоровая выдержка – явление редкое по нынешним слюнявым временам. Неплохо ты себя показал, Шрам, – намекая на то обстоятельство, что в результате ошибки на месте парня еще недавно мог оказаться человек с изуродованным лицом, Лютый встречается со спокойным уверенным взглядом того, к кому обращался. – Несмотря на то, что ты давно живешь «по понятиям», я ведь сначала на тебя подумал…

Под сводами плохо освещенного туннеля владелец ночного клуба по кличке «Шрам» ничего не говорит в ответ. Сердце бьется ровно. Душу наполняет отвращение к словам говорящего. Единственным внутренним физическим отклонением является головная боль. Сейчас бы хоть банку пива холодного ко лбу прижать.

Оба переводят взгляды, наблюдая истеричный приступ страха ползающего перед ними. Пока Лютый молчит, Шрам вспоминает о своих бойцах. Люди Лютого все здесь, окружают плотным кольцом, в то время как люди Шрама томятся тягостным ожиданием под стенами завода по производству вина.

– Что ж ты сынок делаешь? – обращается Лютый к избитому в мясо окровавленному парню тоном опечаленного родителя. – Подводишь меня. Я ведь посоветовал тебя порядочному человеку, – указывает он Шрама.

У Шрама внутри все передергивается от ненависти к говорящему, но внешне он хранит ледяное спокойствие.

– Ты меня выставил в плохом свете. Не хорошо! – вздыхает Лютый. Говорит он спокойно и вежливо, однако избитого трясет еще больше.

В каменном полу небольшая канавка. Время от времени бутылки само по себе взрываются и содержимое стекает по ней, выводя лишнюю сырость. Парень дергается, увязая в канавке локтем.

– Не губи, Лютый! Меня заставили! Я же все вернул, все рассказал! – молодой голос срывается на взвизг.

Лютый вновь переводит взгляд на Шрама.

– Говорят, Маер женился, – светским тоном замечает он. Лютый словно забывает о скрюченном у его ног парне. – С чего вдруг?

– Потомством обзавестись пора, – глубокий голос Шрама звучит сухо и веско.

– Дети – это правильно. Сам когда женишься?

– Пока не думал.

– Начни… думать, – с нажимом советует Лютый.

Шрам молчит. Он позабыл, как заводят нормальные знакомства, ведут себя с порядочными женщинами, заводят семью, детей, доверяют друзьям, полагаются на партнеров по бизнесу, радуются простым вещам. Его образ мыслей и действий предусматривает уничтожение, искоренение слабости человеческих отношений.

– Ты, верно, знаешь о моей беде? – спокойно продолжает Лютый. – Жена не может разродиться. Опять выкидыш.

Шрам понимающе склоняет голову.

– Я так о наследниках мечтал, – скрипит Лютый.

Шрам продолжает спокойно созерцать опечаленность старой сволочи. Если бы у Лютого были дети, он убил бы их всех!..

Тут избитый парень снова не выдерживает.

– Прости меня, Лютый! Пощади! – хрипит он без особой надежды в голосе.

– Не у меня, а вот у кого ты должен сперва прощения спрашивать, – указывает Лютый на владельца ночного клуба.

Парень подползает к ногам Шрама и тут его развозит полностью.

– Сорвался я, Шрам! С кем не бывает? Бабки то позарез нужны! Семья большая, ты ведь знаешь! Такого больше не повториться! Клянусь! – торопливо говорит парень, трусливо поглядывая почти невидящими заплывшими глазами вокруг себя. Но все напрасно.

Шрам молча наблюдает истерику. Выкачать из предателя нечего, как-либо использовать дальше кроме острастки для других не имеет смысла. Ни ненависти, ни жалости к парню Шрам не испытывает. Собственная глупость завела того в ловушку. На многое ли он надеялся, кусая кормящую руку?

Вспотев, парень застывает на холодном полу. Под жестким пронзительным вниманием Шрама, он сознает свою обреченность. Взгляд стекленеет в своей неподвижности.

– Самовольничал. Пустил в расход двоих своих товарищей. Предал Близких. Забрал у Шрама то, что принадлежит мне и в бега… – оглашает обвинение Лютый все тем же отстраненным тоном, так не подходящим в сложившейся ситуации.

– Микель меня взял за жабры! Малой брательник ему много должен, – плачет парень, голос вновь соскальзывает на высокие ноты. – Мы уже все из дому вынесли, продали все что смогли.